Мир Королевы Барбары

11 Dec 2010

И это ВСЁ ???

.......Как-то непонятно и преждевременно, и тем более на интересном месте

Вы устали от тайм-лайна, или Вы обрабатываете массу материала для продолжения???

Потому, как лучше вариант с концовкой и возможным или вероятным вариантом продолжения или новых и насыщенных развилок ( тем боле, что и период, и нации , Вами обрабатываемые таковы), чем обрыв повествования... :)

11 Dec 2010

И это ВСЁ ???

<{POST_SNAPBACK}>

Не понял вопроса. Разве мой текст даёт основания считать, что в 1748 г. наступил "конец истории"? Или, что я больше ничего сюда не напишу? :rolleyes:

До концовки, определённо, далеко, ибо я намерен довести таймлайн до XXI века.

"Наступило утро, и она прекратила дозволенные речи..." (с)

Изменено 11 Dec 2010 пользователем moscow_guest

24 Dec 2010

Блеск Версаля

Ещё через месяц в Аахене был подписан договор, положивший конец войне за австрийское наследство. Конфликт закончился, фактически, ничьёй – её участники сохранили старые границы. Исключением была Лотарингия – Франция ни за что не соглашалась восстановить там довоенный статус независимо от любых предложений Австрии. Австрия была вынуждена согласиться, поскольку французы ставили признание "французской Лотарингии" в качестве условия вывода своих войск из Австрийских Нидерландов. Австрийцы не упирались – при всех незначительных уступках они имели все основания считать себя победителями. "Гора родила мышь" – изначальная мощная коалиция, ставившая своей целью почти что расчленение империи Габсбургов, распалась, и всё ограничилось небольшими территориальными уступками.

Королевство Французское тоже имело все основания для того, чтобы считать закончившуюся войну своим успехом – как ни крути, его территория очевидным образом округлилась. Так что колокольный звон в Париже и фейерверки в Версале, которыми двор отмечал завершение военных действий, были полностью к месту. Французы радовались успешному завершению войны и пили за здоровье своих короля и королевы.

О роли супруги Людовика XV, Генриетты-Каролины или, как её называли, "дамы из Пфальца", следует рассказать особо. Людовик XV, как уже отмечалось, относился к своей второй женитьбе, как к ещё одной внешнеполитической комбинации кардинала Флёри. От своей новой жены он не ожидал чего-то большего, чем от предыдущей – "сарматской принцессы" Марии-Клементины Собесской. Его первая супруга имела тот недостаток, что слишком серьёзно отнеслась к своей "конверсии" в веру своего мужа. Её глубокая (можно сказать – чрезмерная) религиозность, не позволявшая терпимо относиться к любовным похождениям Людовика, привела к постепенному охлаждению между ней и мужем. Впрочем, супружеский долг она выполнила вполне "по-католически" – родила своему мужу 8 детей, в том числе наследника трона, "великого дофина" Людовика Фердинанда. К моменту свадьбы Людовика и Генриетты ему почти что исполнилось двенадцать лет.

Его мачеха была всего лишь на восемь лет старше своего пасынка. Кардинал Флёри, так же, как и Людовик, рассматривавший брак только в категориях привлечения союзников из числа германских княжеств в преддверии войны с Австрией, при личном знакомстве с "дамой из Пфальца" понял, что недооценил свою государыню. Королева, как оказалось, не собиралась оставаться в стороне от политической жизни своей новой родины. Она уже имела свой план, к реализации которого приступила немедленно после коронации.

Первым пунктом было, естественно, завоевание любви своего супруга. Генриетте удалось это блестяще – ничуть не уступая молодостью и красотой своим конкуренткам, она превосходила их умом и сообразительностью, не говоря уже о возможностях, которые давало её положение. Король, как и всякий мужчина, любил новое. Поэтому он с первых дней брака никоим образом не "обделял вниманием" свою супругу – в 1742 г. королева родила своему супругу седьмую дочь Терезу. После этого он также не перестал регулярно посещать спальню Генриетты – в ущерб своим любовницам. Неизвестно, какими именно "женскими чарами" королева увлекла короля, но в 1744 г., после смерти герцогини де Шатору, последней "официальной метрессы" монарха, тот не стал заводить себе новую. Разумеется, ничто не могло удержать жизнелюбивого Людовика от "походов на сторону", но главной женщиной в его жизни оставалась именно королева – достаточно терпимая, чтобы прикрывать глаза на "похождения", и достаточно расчётливая, чтобы вовремя удалять от двора возможных серьёзных конкуренток. Те из них, которые "понимали своё место", покидали Версаль с наградой, как Франсуаза де Шалюс, выгодно выданная замуж и ставшая герцогиней де Нарбонн-Лара, а те, которые опрометчиво считали себя хитрее королевы, быстро и неотвратимо теряли всё.

Вторым пунктом было приобретение при дворе политического влияния. Здесь успех королевы был таким же полным, как и на "любовном фронте". Ещё во время своего пребывания в Цвайбрюккене молодая Генриетта составила себе представление о положении дел в Европе, а беседы с компетентными людьми позволили составить ей обстоятельное мнение о внутренней ситуации и нуждах Французского королевства. Первым её "политическим союзником" стал кардинал Флёри, быстро понявший, что влиянием на короля его супруги нельзя пренебрегать. Тандем Генриетты и Флёри существовал, однако, недолго, из-за смерти кардинала в 1743 г. Но к тому времени уже успел сложиться союз между королевой и государственным секретарём Жаном-Фредериком Фелипо де Морепа, морским министром.

Морепа увлёк королеву своими идеями возрождения военно-морской мощи Франции. Сам он прилагал для этого все усилия, которые уже начали приносить положительные результаты. Так во время войны за австрийское наследство англичане, несмотря на своё численное превосходство на море, так и не смогли одержать решающей победы над французами и помешать прохождению их конвоев. Кроме того, качество французских кораблей было заметно выше, чем английских, что косвенно подтвердили сами англичане, используя захваченные французские суда в качестве образцов для копирования на своих верфях. Ахиллесовой пятой французского флота (кроме численного превосходства конкурента) была санитарная служба. Так в 1746 г. во время похода французской эскадры в Канаду главной причиной его неудачи стали именно огромные небоевые потери – из-за эпидемии цинги командующему ей адмиралу пришлось отказаться от десанта в Акадии и операций против английских колоний в Америке и вернуться домой, так и не встретившись с противником.

На королеву произвели впечатление в первую очередь не цифры потерь (800 солдат и 1500 матросов в течение нескольких дней), а описание страданий несчастных моряков, вынужденных погибать не от вражеского огня, а от мучительных болезней без шансов на спасение. После бесед с Морепа королева задалась вопросом, как обстоят дела в английском флоте. Узнав от опрошенных ей адмиралов, что положение их противников гораздо лучше, она резко выразила своё возмущение. "В море человек имеет право погибнуть от неприятельского ядра, но никогда от недосмотра своего интенданта!" – объявила на совещании Генриетта. По её требованию во французском флоте была создана система снабжения свежими продуктами на море.

Кроме того, она убедила своего супруга сократить количество празднеств в Версале, пожиравших огромные суммы из казны, и направить высвободившиеся деньги на нужды флота. "Если уж Вам, Ваше Величество, стоит что-то праздновать, то нет лучше повода, чем спуск на воду очередного корабля Вашего флота". Действительно, двор неоднократно выезжал в Гавр для празднования спуска на воду новых линкоров ("cort?ges maritimes" – "морские кортежи"). С лёгкой руки Генриетты в моду вошёл стиль "маритим" – дамы одевались в платья, стилизованные под матросские куртки, а также носили причёски в форме кораблей и морских животных. Французские моряки, от адмирала до юнги, обожали свою королеву.

Дружбе между королевой и Морепа способствовало также его чувство юмора – он умел сочинять очень едкие эпиграммы против врагов королевы. Так именно его "творчество" позволило Генриетте изгнать от двора пытавшуюся "перехватить" у Генриетты влияние на Людовика XV Жанну-Антуанетту ле Норман д'Этиоль. Тогда по Парижу распространилась серия песенок (достаточно непристойного содержания) о "рыбке, возомнившей себя золотой". Король был рассержен, услышав эти фривольные тексты, однозначно указывавшие на адресата (девичья фамилия Жанны-Антуанетты была "Poisson", т.е. "рыба") – но не на автора, а на их "персонажа". Жанна была удалена от двора, но на этом её несчастья не закончились. Муж не простил её измены даже и с королём и добился (при неофициальной поддержке двора) официального расторжения брака. Падение Жанны Пуассон стало хорошим "отрицательным примером" для версальских дам – впредь ни одна из них не пыталась "перейти дорогу" королеве. А то, что стиль "рыбной" песенки один-к-одному напоминал стиль эпиграмм авторства морского министра, все предпочли не заметить. "Маринофилы" при дворе одержали победу.

Изменено 25 Dec 2010 пользователем moscow_guest

31 Dec 2010

Восстание полумесяца

В то время как Франция увеличивала ассигнования на флот, в Цесарстве он переживал тяжелейший кризис. Флот гданьский, основа морской мощи Многих Народов, вышел из подчинения Морской Комиссии и вместе со всем городом перешёл на сторону шведов. Та часть польских морских сил, которая не ушла вместе с адмиралом Фербером и осталась в Пиллау, не только не могла выйти в море, но и на берегу испытывала большие проблемы. Задержки жалованья морякам были нормой, так что тем, зачастую, приходилось искать пропитания "своими силами". Морская Комиссия была завалена жалобами прусских портовых городов на бесчинства и грабежи средь бела дня, совершаемые матросами. Эти дела, в большинстве своём, можно было бы расследовать на месте, но морские офицеры, зная о бедственном положении своих людей, предпочитали прикрывать глаза на творимые ними безобразия, а некоторые даже были с ними в доле. Балтийские порты Цесарства стали исключительно небезопасным местом. Купцы предпочитали продавать свои товары, предназначенные для польского рынка, в "вольном" Гданьске или шведских Риге, Ревеле, Нарве, Ниеншанце, где король Фредрик поддерживал спокойствие и порядок. Прусские купцы также стали стремиться перебраться на местожительство во владения Гогенцоллерна. Сокращение торговых оборотов вело к росту цен и углублению кризиса, замыкая "заколдованный круг".

Финансовый кризис отозвался, понятно, не только на флоте. В войске положение также ухудшалось из месяца в месяц. Невыплата жалованья стала хронической болезнью. Положение спасали стоявшие во главе крупных армий гетманы, содержавшие солдат, практически, за собственный счёт. Это, разумеется, превращало их уже не столько в цесарских военачальников, сколько в феодальных "можновладцев", независимых от центральной власти. Центр (т.е. маршал Радзивилл) контролировал только Русскую комиссарию, да и то не всю – ряд воевод, особенно на Юге, не чувствовали себя обязанными выполнять распоряжения из Киева.

Туда, сразу же после освобождения Причерноморья от татарской власти, хлынул поток переселенцев. В награду за победу над татарами цесарь, а после его смерти – Регентский Совет щедро награждал землёй отличившихся в войне генералов и офицеров. Чтобы привлечь людей, землевладельцы обещали им освобождение от всех податей сроком на десять (иногда больше) лет, так же, как полтора века тому назад во время заселения земель будущего Великого Княжества Русского. За десятилетие Регентства население Причерноморья выросло за счёт переселенцев в несколько раз. По всему Цесарству распространялись слухи о землях на Юге, "сочащихся молоком и мёдом". Чем хуже шли дела на местах, тем сильнее становилось стремление к "переселению на юг". Тамошние землевладельцы быстро росли в силе и уже начинали возвращать вложенные в развитие своих земель деньги – пока что ещё не за счёт арендной платы, но уже за счёт недавно построенных ими мельниц и винокурен.

Понятно, что землевладельцы (как и выражавшие их интересы воеводы) всячески стремились обеспечить свою независимость от Центра. Усугубляли кризис и личные отношения между "черноморцами" и маршалом Сейма. Те получили свои земли, как упоминалось, от Регентского Совета, то есть ещё "от Олека". И неудивительно, что они ОЧЕНЬ не любили свергнувшего их "патрона" Радзивилла. Командующий войсками в Крыму князь Мартин Чекельский, хоть и не выступал открыто против маршала, вёл себя по отношению к нему совершенно независимо. Он часто говорил: "Пусть „Рыбонька” в Киеве распоряжается, а я в Александрове сам себе пан", чем заслужил прозвище "Себепан" ("Sobiepan"). Действительно, в резиденции гетмана в Александрове фамилия Радзивилла особенным уважением никогда не пользовалась.

Согласно Бахчисарайскому договору 1736 г. Цесарство получило неограниченное право размещать в Крыму свои войска и флот. Для базирования будущего флота была выбрана удобная бухта неподалёку от развалин древнего города Херсонеса. Татарский посёлок Ахчияр быстро разросся. Там появились склады, казармы, укрепления. К 1749 г. там уже базировалась часть переведённого из Азова флота. Вначале порт был безымянным (то есть в некоторых документах проходил как "Ахчияр", в некоторых – как "Херсонес"). В универсале цесаря Якуба о начале строительства (один из последних подписанных Якубом Первым документов) имя вообще не упоминалось, говорилось лишь о строительстве порта "на берегу бухты, Ахчияр именуемой". У кого именно из "Фамилии" возникла идея назвать южный порт именем маленького цесаря, установить не представляется возможным. В любом случае, универсалом Регентского Совета от 1741 г. крымский порт предписывалось называть "Александровом" (официально – в честь святого Александра из Киринеи, одного из первых христианских мучеников). В 1745 г. гетман Чекельский внёс личный вклад в строительство Александрова, построив там свою резиденцию.

Официально резиденцией цесарского посла был Бахчисарай – столица Крымского Ханства и резиденция хана Селямет-Гирея (брата и наследника подписавшего Бахчисарайский Договор Менгли-Гирея). Но Чекельский, во-первых, считал ситуацию в Крыму достаточно стабильной, чтобы оставить непосредственные контакты с ханом на секретарей посольства, во-вторых, хотел, чтобы из его окон открывался вид на море.

Хан Селямет-Гирей, казалось, целиком посвятил себя заботам по восстановлению своего ханства из состояния полной руины. И в этом ему сопутствовал успех. Сельское хозяйство покрытого многочисленными фруктовыми садами полуострова быстро восстанавливалось после военной катастрофы. Рос экспорт вина, меда, соленой рыбы, икры. Цесарство покупало крымскую соль. В Турцию отправлялись коровье масло, овчина, войлока, кожа. Популярностью на внешнем рынке пользовались такие изделия местных ремесленников, как сёдла и ножи. Татары начали "отбиваться от дна". Но на них давило бремя оккупационных цесарских войск. Чем хуже становились отношения посла Чекельского с маршалом Радзивиллом, чем меньше денег приходило из Киева, тем большими становились финансовые требования посла к хану. Формальных препятствий к этому не было – договор 1736 г. указывал, что ханство обязано ежегодно выплачивать деньги на содержание на его территории цесарских войск, не определяя конкретной суммы. Чекельский беззастенчиво пользовался своим правом. Многие его офицеры облагали поборами проживавшее в месте их размещения татарское население.

Всё это вызывало сильную оппозицию польской оккупации на всех уровнях крымского общества. Татары были возмущены до глубины души, видя "неверных", расположившихся на их земле, как дома, и ведущих себя, как хозяева. Всего в Крыму размещалось около пятнадцати тысяч солдат, но они были распределены гарнизонами по различным городам. По мнению гетмана этого должно было хватить для подавления бунта в любой отдельно взятой местности, кроме того, он был ограничен в средствах.

Князь Чекельский считал, что он может положиться на хана и его приближённых – от своих людей он знал, что татары называют их "прислужниками неверных собак", соответственно, делал вывод, что те помогут полякам подавить любой мятеж из опасения мести со стороны своих соотечественников. В этом заблуждении его поддерживала любовница – одна из младших дочерей хана. Доверившись её словам, гетман регулярно игнорировал угрожающие донесения своих подчинённых.

В то же время хан, сохраняя видимость лояльности Цесарству (а точнее – лично князю Мартину), готовил восстание, которое должно было изгнать поляков с полуострова. Дефицита в холодном оружии не было – крымские оружейники, кроме ножей, производили и отличные сабли. Ружья доставляли контрабандисты из Турции. Кроме того, у хана было войско, подчинённое лично ему, используемое по большей части в качестве церемониальной гвардии, зато прекрасно обученное. Его, правда, было немного – около тысячи штыков и сабель, но хан собирался его использовать в качестве "инструмента решающего удара". Повстанцы собирались в назначенный день одновременно напасть на польские гарнизоны в тех городах, где они были размещены.

Чекельский вёл себя в Александрове расслабленно, обманутый ощущением безопасности. Его крымская принцесса, между тем, тайно доносила своему отцу обо всех предпринимаемых князем Мартином шагах, так что тот имел все возможности для внесения соответственных корректив в свои планы. Он рассчитывал на то, что погружённое в административный хаос Цесарство не сможет (или не захочет) оказать помощь крымским войскам.

Несмотря на тщательные приготовления, восстание мусульман вспыхнуло стихийно 11 марта 1750 г. (2 раби-ассани 1163 г. согласно мусульманского летосчисления). Всё началось с банальной драки между несколькими солдатами бахчисарайского гарнизона и местными жителями из-за места в очереди за водой к фонтану. "Инцидент при фонтане" быстро перерос в избиение цесарских солдат по всему городу. Селямет-Гирей, получив сообщение о происходящем в столице, принял решение молниеносно – разослал по всем городам Крыма гонцов с условным сигналом, так что уже к вечеру восстание началось по всему полуострову. Ночью избиение поляков продолжалось при свете факелов. Поляки были захвачены врасплох, не успели вовремя укрыться в своих крепостях и потерпели сокрушительное поражение. Большая часть гарнизонов была к утру начисто вырезана.

Исключение составили только два гарнизона. Командовавший в Керчи москворус майор Пётр Румянцев, вовремя заметив подозрительное возбуждение среди татар, немедленно собрал своих людей под охраной стен Ени-Кале. Как только со стороны в городе послышались выстрелы, он приказал строиться в боевой порядок. Заметив движущуюся к крепости вооружённую толпу татар, он, не испугавшись их громких криков "Аллах акбар", атаковал всеми своими силами, дав предварительно залп картечью с крепостных бастионов. Татары бежали в город, преследуемые людьми Румянцева. В Керчи ночь принадлежала решительному майору, успешно расправившемуся здесь с мятежниками. Однако из-за общего поражения польских сил в Крыму смелый офицер не смог развить своего успеха, ограничившись обороной города и разведкой окрестностей.

Вторым городом, который не попал трагическим днём 11 марта в руки татар, был Александров. Селямет-Гирей изначально не планировал начинать восстания в средоточии сил христиан в Крыму, понимая его безнадёжность. После первоначального успеха в его руках оказалась армия, превосходившая по численности войска Чекельского. Сила хана была также в том, что он получал регулярные известия от своих людей со всего Крыма. Гетман был лишён подобной возможности, узнавая о происходящих вокруг событиях исключительно морским путём. Так, о керченской победе майора Румянцева гетман узнал только 20 марта, когда тот, будучи осаждённый превосходящими силами противника и не получая от Чекельского ни приказов, ни известий, ни подкреплений (из Азова ему ответили отказом, сославшись на приказы гетмана Перебийноса), эвакуировался из Керчи морем. Зная, что князь Мартин по-прежнему пребывает в нерешительности в Александрове, Селямет-Гирей выступил ему навстречу.

Александров оказался в осаде. Но взять крепость татары не смогли. Построенная на совесть и снабжённая в избытке артиллерией, она выдержала все их атаки. Начатая осада также не принесла Селямет-Гирею успеха – будучи портом, Александров получал всё необходимое морским путём. Для блокады Ахчиярской бухты хан пытался заручиться помощью Турции, обещая вернуть Крым в её подданство, но правительство Махмуда I не желало после тяжёлой войны с Персией начинать следующую – с Цесарством. Гетман Чекельский отбыл в Киев и, смирив свой гордость, обратился к Радзивиллу с просьбой о помощи в отвоевании Крыма. Одновременно с гетманом в Киев прибыл ханский посол, предложивший заключить мир на основе status quo. В столице столь наглое требование вызвало возмущение – толпы перед Сеймовым Дворцом требовали немедленного похода на Крым. Маршал через посредство отбывшего обратно в Бахчисарай посла потребовал от Селямета безоговорочной капитуляции и "сдачи на милость Многих Народов".

К Перекопу было направлено усиленное черноморскими ополчениями войско, под командованием, однако, не Чекельского, а генерала Кшиштофа Урбановича. Простояв несколько месяцев перед перекопскими укреплениями, оно так и не достигло своей цели, расположившись на зимние квартиры. Войско крымского хана, в свою очередь, топталось под стенами Александрова. В 1751 г. хан Селямет-Гирей скончался. Но и новый хан Арслан-Гирей, громогласно объявивший о грядущем полном освобождении Крыма от неверных, ничего не мог поделать с польской крепостью. Обе стороны Крымской войны оказались в стратегическом пате.

С наступающим Новым Годом, коллеги!

:o

Изменено 31 Dec 2010 пользователем moscow_guest

5 Jan 2011

Знай, ляше, по Днiпро наше!

Князь Мартин Чекельский сделал из произошедшего правильные выводы. Не имея оснований ожидать от маршала любви, он имел все основания ожидать от него ненависти. Даже хуже, не ненависть, а простой расчёт должен был заставить Радзивилла "расплатиться" с Сеймом за крымскую катастрофу головой князя. И что ещё хуже – обвинения были далеко не беспочвенны. Поэтому, узнав о назначении Урбановича и назначении специальной Сеймовой комиссии для расследования "прискорбных событий, в Крыму место имевших", он не стал ожидать неизбежного ареста, а бежал из Киева. "Рыбонька" немедленно выслал погоню – но посланные за беглецом гусары прибыли в поместье Чекельского слишком поздно, тот уже успел скрыться, забрав с собой деньги и драгоценности. Ходили слухи, что часть из них перекочевала в карманы командовавшего гусарами поручика именно за то, что тот не особенно спешил. Так или иначе, в апреле 1750 г. князь Мартин был уже вне досягаемости Сейма и его маршала – на Украине.

Гетман Мирон Перебийнос принял соратника Александра Меншикова с распростёртыми объятиями. Чекельскому не составило труда убедить украинскую старшину, что причиной поражения в Крыму была не его беспечность, а измена князя Радзивилла, не высылавшего на полуостров подкреплений и задерживавшего жалованье войскам. "Рыбоньку" на Украине терпеть не могли, поэтому тамошние полковники приняли сторону князя Мартина. Естественно, о предании гетмана Сеймовому суду не могло быть и речи – принцип "с Дона выдачи нет" был прекрасно известен маршалу Сейма, и тот даже не пытался его оспаривать. Маршал Радзивилл сделал хорошую мину при плохой игре и так, как будто бы ничего не произошло, отправил в Черкасск офицера с распоряжением выслать в подчинение Урбановичу два полка: Азовский и Черкасский.

Перебийнос так же как ни в чём не бывало ответил, что он готов это сделать, вот только ему нужно некоторое время, чтобы собрать людей. "Рыбонька" сделал вид, что верит комиссару Украины. Но на самом деле ни один из них не доверял другому ни на грош. "Крымский поход" Урбановича не удался, Радзивилл винил в этом украинцев. Украинцы, естественно – Радзивилла. Положение обострилось к зиме 1751 г. – после того как прошёл очередной период выплаты жалованья, и это жалованье не было выплачено солдатам, дисциплина в войске Урбановича резко упала. Солдаты массово грабили окрестные селения, шайки дезертиров заходили даже на территорию Гетманщины, где опустошали окрестности Азова. Против распоясавшихся банд высылались отряды, как со стороны Украины, так и со стороны Руси. Никакой согласованности в действиях войск не было, различить между собой бандитов и регулярные войска было невозможно (и те и другие носили те же самые мундиры, причём одинаково серые от пыли и грязи). Из-за этого на границе Украинской Комиссарии, в районе Азова, происходили многочисленные столкновения между отрядами гетмана и Урбановича.

Это переполнило "чашу терпения" украинцев, и без того возмущённых "киевским самоуправством". Распространился слух, что восстание татар произошло с молчаливого согласия маршала, желающего натравить их на украинцев (особенно это возмутило черкесов). Естественно, слухи не имели под собой никакого основания – в действительности Арслан-Гирей не смел даже думать об отвоевании обратно земель на Кубани – пределом его мечтаний было изгнание "лехистанских собак" из Александровской крепости. Но собравшаяся в мае 1751 г. в Черкасске Генеральная Рада (на Гетманщине так назывался Комиссариальный Сейм) не желала и слушать никаких доводов разума. Наоборот, послы припоминали себе и своим товарищам все и всяческие старые обиды, которые потерпели украинцы, начиная ещё со времён "святой памяти короля Михайла", от "ляхов". Доходило до абсурда – так, посол Лазука заявил, ни больше ни меньше, чем "Киев есть беззаконно захваченная ляхами древняя столица Украины и посему град сей быть Украине немедля возвращён должен". В число официальных "новых черкасских статей", выставленных Сейму в форме ультиматума, это требование не вошло, но получило между украинцами широкую популярность. "Знай, ляше – по Днiпро наше!" слышалось на Украине повсеместно. Официальные же требования сводились к отказу Киева от права утверждения выборного украинского гетмана, выведения украинского войска из подчинения Военной Комиссии, передаче гетману неограниченного права сношений с иностранными дворами. Фактически принятие "Статей" означало бы признание Украины отдельным от Цесарства Многих Народов государством.

Теперь перед Радзивиллом встала крупная проблема во внутренней политике, неудача в решении которой могла бы привести ни много ни мало, как к распаду державы. За событиями на Украине зорко следили Москворуссия, Новгород и Сибирь, и её отделение могло бы вызвать цепную реакцию. Поэтому о принятии "Новых Черкасских Статей" не могло быть и речи. Но Радзивилл не мог и подавить выступление украинцев – скарб "светил пустотой", и средств на набор войска в казне не было. Оставалось тянуть время, надеясь на лучшее.

Перебийнос тем временем не дремал. Получивший звание "атамана Войска Донского" гетман Чекельский занимал Северскую Землю. Для закрепления украинского присутствия на занятых территориях закладывались крепости: Луганская, Лисичанская, Донецкая и иные. При этом из-за быстрого продвижения Чекельского возникали некоторые достаточно курьёзные ситуации с топонимикой. Так, князь Мартин приказал заложить на реке Северский Донец крепость Донецкая. Но, пока писарь подготовил документ, атаман уже успел уехать. Догнать его удалось только через несколько дней, в лагере близ реки Кальмиус, где он и подписал злополучный документ. На этом месте он, впрочем, тоже решил построить крепость – и именно по этой причине "Донецкая" крепость оказалась на берегу Кальмиуса. Ошибка выяснилась только через продолжительное время, когда название уже вполне прижилось, так что город Донецк и по сей день отделяют от давшего ему название Донца почти что двести километров. На "изначальном" месте, впрочем, крепость тоже была построена – но получила название Каменская (ныне г.Каменск-Донецкий) по реке Малая Каменка. Однако же смех смехом, а противопоставить войскам Чекельского "Рыбонька" не мог ничего.

Единственным его успехом за всё время правления оказался заключённый в конце 1752 г. договор между Цесарством и Данией о заключении брака между недавно овдовевшим королём Фредериком V и 19-летней сестрой цесаря Анной-Кристиной. Здесь он, однако, действовал не один, а в согласии с канцлером Чарторыйским, которому удалось удержать свой портфель при всех политических пертурбациях. Эта женитьба давала обеим державам шанс на успех в противостоянии с непомерно усилившейся Швецией. Но этого в глазах всё более недовольного им общества было недостаточно.

"Как верёвочке ни виться, а конец всё равно будет", – гласит пословица. И так для маршала Сейма князя Михала-Казимира Радзивилла "Рыбоньки" настало время платить за свои ошибки.

Изменено 6 Jan 2011 пользователем moscow_guest

5 Jan 2011

задумався над лозунгом укрсепаратистів "Рыбоньку на сало!" :blum2:

5 Jan 2011

задумався над лозунгом укрсепаратистів "Рыбоньку на сало!"

<{POST_SNAPBACK}>

"Сало по-черкесски" - тоже звучит... :blum2:

17 Jan 2011

Маршалы и каменщики

В середине XVIII в. многие великие умы эпохи независимо друг от друга приходили к выводу, что социальный прогресс может быть достигнут путём постепенного просвещения общества, путём всё более широкого распространения идей науки. В Европе ширились идеи о мире, устроенном как единый глубоко продуманный механизм, как одно большое прекрасное здание. Таких взглядов придерживались "франкмасоны" ("вольные каменщики") – движение, провозглашавшее моральное совершенствование людей и их равенство независимо от происхождения, сословия, религии и национальности. Веру в разумность действий Творца ("Великого Архитектора") по возведению здания Вселенной отражала "архитектурная" иерархия масонов, копировавшая устройство средневековых цехов каменщиков. Все масоны считались объединёнными узами братства.

Первые масонские ложи появились в XVII веке в Англии и Шотландии и объединяли богатых горожан и аристократию. В 1717 г. четыре английские ложи объединились в Лондоне в первую Великую Ложу. Под английским влиянием масонские ложи распространились по всей Европе. В некоторых странах масонские ложи подвергались преследованиям со стороны властей, как, например, в Португалии. В других государствах власти также "обращали внимание" на деятельность лож, но были бессильны что-либо предпринять – членами масонских лож были весьма влиятельные люди, как в сфере культуры, так и в политике и финансах, а конституция лож требовала от "братьев" хранить молчание о внутренних делах лож перед "непосвящёнными". Так большое влияние во Франции приобрела созданная в 1728 г. ложа "Великий Восток".

Цесарство не осталось в стороне от увлечения масонством. В 30-е гг. в Киеве образовалась ложа "Красное братство", поддерживавшая тесные связи с французским "Великим Востоком" (со временем среди подданных Многих Народов появились также и члены самого "Великого Востока"). Польские масоны были недовольны положением дел в стране – правление "Рыбоньки" Радзивилла породило хаос, входивший, по мнению "каменщиков", в явное противоречие с замыслом Великого Архитектора.

Одним из видных масонов был канцлер Август-Александр Чарторыйский. В числе масонов было достаточно сеймовых послов, сенаторов и просто влиятельных людей, опасавшихся за судьбу страны. Хорошо организованные "каменщики" составили ядро заговора против маршала Сейма. Убедить послов, не принадлежавших к ложам, также не представляло сложности – правление Радзивилла уже достаточное время воспринималось общественным мнением как одна непрерывная полоса неудач. Оппозиция "Рыбоньке" непрерывно росла. Сейм постепенно выходил из-под его контроля.

Кульминация кризиса наступила 15 февраля 1753 г., когда один из послов выдвинул требование о выборе нового Маршала. Поначалу сторонники Радзивилла (и таких было немало) пробовали убедить Сейм отложить голосование по этому вопросу. Но они оказались в меньшинстве – оппозиция требовала провести голосование немедленно, отложив все прочие вопросы. Выборы принесли победу канцлеру Чарторыйскому, ставшему новым маршалом Сейма.

Теперь настала очередь "Рыбоньки" испытать на себе ярость толпы – его дворец в столице оказался в огне, а ему самому пришлось бежать. Он укрылся вначале в своём поместье под Киевом, а потом, когда группы его противников ворвались и туда – в своём замке в литовском Несвиже. Увы, "Рыбоньке" не удалось перевести дух в своём родовом гнезде – решением Сейма он был там арестован и препровождён в Конотоп, туда же, куда несколько лет назад он сам отправил опального "графа Олека". Судьба замыкала свой круг.

Изменено 17 Jan 2011 пользователем moscow_guest

17 Jan 2011

в Киеве образовалась ложа "Красное братство"

<{POST_SNAPBACK}>

а можна "Помаранчеве"?

17 Jan 2011

а можна "Помаранчеве"?

<{POST_SNAPBACK}>

Увы, не та эпоха.

В РИ "Красное братство" было в Варшаве, но быстро распалось.

17 Jan 2011

Время стали

Низвержение Радзивилла не избавило Цесарство от порождённых его правлением проблем. Главной из них была практически полная потеря контроля центральной власти над положением в комиссариях. Даже внешне лояльные литвины, выдав киевским властям Радзивилла, тут же объявили о сокращении выплат для киевской Скарбницы, мотивировав своё решение большими военными расходами. Вообще в "северных" комиссариях (Коронной и Литовской) гражданские власти постепенно сходили на "задний" план, уступая свои позиции военным. Действительно, после "отпадения" Эстляндии, Ливонии и Гданьска то там, то здесь вспыхивали бунты беженцев из оккупированных шведами земель, а также крестьян и горожан, возмущённых ростом цен и произволом местных властей. Справиться с ними без помощи войска было невозможно, поэтому голос гетмана Понятовского звучал в Литве и Короне значительно громче, чем маршала Сейма, особенно после того, как тот сменился.

Военная Комиссия во главе с мягким стариком Лещинским потеряла практически всякое влияние на гетмана – теперь необходимые для содержания армии деньги он получал из местных источников, не обращаясь за помощью в столицу. Принудить силой военачальника, на котором только и держалась северная граница, Чарторыйский не мог – или не хотел, опасаясь открытого мятежа.

На восток же от Киева мятеж был в самом разгаре – украинцы занимали один город Восточной Руси за другим, не обращая внимания на отчаянные призывы нового Маршала к миру. В захваченных городах изгонялись цесарские воеводы и опускались цесарские флаги. Во всех документах канцелярии гетмана Перебийноса ("Великого Гетмана Украины, Черкессии, Дона и Кубани") говорилось исключительно о "Вiльной Українi" – ни "Цесарь", ни "Цесарство", ни даже "Многие Народы" не упоминались ни словом. Отправленная к Перебийносу делегация Сейма даже не доехала до Дона. Перехвативший её по дороге князь Мартин Чекельский преградил дорогу и более чем оскорбительно заявил по-украински: "Не бачу, ляхи, за що Пану Гетьмановi з вами говорити – усе, що треба, я йому й сам принеситиму". Делегация была вынуждена не солоно хлебавши вернуться в Киев. Чекельский продолжал "гулять" по Восточной Руси.

Обострилась ситуация в Москворуссии – в окрестностях Ярославля восстали крестьяне. Восстание было направлено не столько против "ляхов" и даже не столько против "москалей", сколько против местных же помещиков, стремившихся покрыть собственные убытки из-за роста цен усилением крепостного гнёта, в частности увеличением барщины (иногда до 5 дней в неделю). Парадоксально, но именно это подавленное генералом Виссарионом Госевским восстание ("бунт Никиты Косого") удержало Бестужева от открытого разрыва с Чарторыйским – москворусский комиссар не хотел идти на обострение конфликта, когда "лихорадило" его собственную землю.

В довершение всего Маршал вошёл в открытый конфликт с цесарем. "Младенцу Олеку", то есть далеко уже не "младенцу", а молодому цесарю Александру I Собесскому шёл к тому времени 17-й год, по тогдашним меркам он считался уже вполне совершеннолетним. Однако Июльский Манифест 1740 г. лишил его всяких властных прерогатив, превратив в чисто декоративную фигуру, фактически в "пленника Мариинского Дворца". Маршал Сейма (ещё предыдущий) подобрал ему окружение из преданных себе людей, доносящих о каждом шаге своего государя. Естественно, что, прогнав "Рыбоньку", Чарторыйский решил заменить его людей на своих – с тем, чтобы продолжать удерживать цесаря в "золотой клетке". Но не тут-то было!

Люди старого Маршала окружали юного Александра Собесского с раннего детства, и он к ним вполне привык, а к некоторым даже привязался. Особенно добрые, можно даже сказать дружеские чувства он питал, как это ни странно, к сыну "Рыбоньки" Каролю-Станиславу Радзивиллу, воспитывавшемуся по приказу всесильного тогда Маршала Сейма вместе с ним. Будучи только на три года старше Александра, Кароль так же тяготился своей с самого детства навязанной ему ролью "надсмотрщика", как и юный монарх своей – "узника". И случилось так, что обоих мальчиков (а затем – юношей) связала между собой вполне искренняя дружба. Молодой Радзивилл (у него, как и у отца, появилась оригинальная манера – в разговоре ко всем своим собеседникам он обращался не иначе как "Пане Коханку") часто "покрывал" проступки Александра, а тот, в свою очередь, очень лестно отзывался о "Пане Коханку" перед приставленными к нему людьми. Впрочем, через некоторое время по совету своего старшего приятеля он стал его, наоборот, ругать и высказывать к Каролю всяческое нерасположение – чтобы отец не догадался о сговоре между ними и не удалил "не справившегося со своими обязанностями" сына из дворца. Так или иначе, они были неразлучны.

Итак, от Чарторыйского прибыл в Мариинский Дворец посланец с приказом для Кароля Радзивилла немедленно покинуть столицу и удалиться к себе в Несвиж. Но тот и не подумал подчиниться. "Я служу цесарю", – заявил "Пане Коханку", – "и только Светлейший Пан имеет право отдавать мне приказы". Вошедший в залу Александр громко и уверенно объявил, что его воля – оставить князя Кароля-Станислава Радзивилла офицером для особых поручений при своей особе, а всякий, который попытается ему в том воспрепятствовать – предатель и мятежник! Посланник, имевший при себе самые строгие приказы Маршала, попытался применить силу, арестовав Кароля "за мятеж против Золотой Вольности". Но на пути пришедших с ним солдат встали дворцовые слуги – опасаясь за свою судьбу в руках враждебно настроенного к их хозяину Чарторыйского, люди Радзивиллов держались цесаря, который, во-первых, единственный мог обеспечить им защиту от гнева новых властей, а во-вторых, явно благоволил к их "молодому пану". Численное превосходство и боевой настрой цесарской челяди сыграли свою роль – солдаты были вынуждены отступить, не решившись применить оружие в присутствии монарха. Александр Собесский отвоевал для своей власти первый клочок своей земли – пока что в границах дворцовой ограды.

Слух об отпоре, который "Светлейший Пан" дал людям Чарторыйского, взбудоражил столицу. Большинство горожан, уставших от беспорядка, за который винили всевластный Сейм (неважно, с Радзивиллом или с Чарторыйским во главе), поддерживали цесаря. Сторонники "золотой вольности", наоборот, переживали разброд и шатания. Не будучи уверенными, является ли новый маршал достаточно сильным, чтобы защитить положения "Манифеста 22-го июля", некоторые из них начинали жалеть о Радзивилле, а некоторые – оглядываться в поисках кого-то третьего.

Чарторыйский не решился пойти ни на прямой вооружённый захват цесарской резиденции, ни на её регулярную блокаду, опасаясь народного бунта. Слуги по-прежнему имели возможность свободно покидать Мариинский Дворец для закупки продуктов на рынке или для посещения своих родственников. Разумеется, за ними следили, но молодой Радзивилл по-прежнему оставался очень богатым человеком, причём гораздо более щедрым к шпионам маршала, чем сам их начальник. В такой ситуации ничто не мешало "Пане Коханку" мобилизовать на сторону Александра всех недовольных "золотым" правлением. Секретом Полишинеля было, что Кароль Радзивилл неоднократно сам переодетым покидал дворец и лично встречался с молодыми офицерами столичного гарнизона. В Киеве составился заговор, участники которого поклялись "не щадить жизни во имя Светлейшего Пана". Сеть, сплетённая вокруг Александра Собесского, становилась всё более дырявой. По столице распространялись слухи о грядущем со дня на день перевороте.

Чтобы предупредить события, Чарторыйский приказал произвести аресты среди офицеров, которые, как ему доносили, громко (особенно в пьяном виде) выражаются против "узурпаторов из Сейма". Ночью с 10 на 11 октября 1753 г. его приказ был выполнен – два с лишним десятка младших офицеров из разных полков Киевского гарнизона было арестовано по обвинению в "заговоре против Золотой Вольности". Узнав об аресте своих товарищей, заговорщики растерялись: некоторые из них хотели восстать немедленно, не ожидая сигнала из Дворца, другие, напротив, считали разумным затаиться до прояснения обстановки.

Тем не менее, бесплодные дискуссии не длились долго. Справедливо решив, что кто-то из арестованных может назвать и другие имена, заговорщики решились выступить немедленно. Чувство товарищества у них, однако, перевесило здравые доводы рассудка, и вместо того, чтобы сразу же атаковать Сеймовый Дворец, они двинулись первым делом на киевскую Цитадель, где содержались арестованные офицеры. Чарторыйский, впрочем, не сумел воспользоваться этой заминкой своих противников. За тот час, пока восставшие офицеры вели переговоры с комендантом об освобождении их товарищей (в конце концов, не особенно любивший "бестолковых болтунов" и лично нового Маршала комендант уступил и сам примкнул к восстанию), Сейм проводил время в бесплодных дискуссиях о том, кто виноват.

Закончилось всё закономерно. Во дворец во главе роты солдат вошёл "Пане Коханку" (он покинул Мариинский Дворец немедленно, как только услышал о выступлении войск) с саблей наголо. В ответ на неуверенные требования перепуганных послов об уважении принципов "золотой вольности", тот повторил слова деда Александра, Яна Собесского: "Нечего говорить о золоте, когда в руках сталь!". Он перекрыл солдатами все выходы из зала и, угрожая оружием, заставил послов принять закон о передаче всей власти в руки "Его Величества Светлейшего Пана Цесаря Многих Народов Александра Первого" и самороспуске Сейма. Несколько послов попробовали призвать своих коллег к неповиновению – их избили и арестовали. Маршал Чарторыйский отказался приложить свою печать к "принятому" таким образом тексту закона и выразил протест против насилия в стенах Сейма – "Пане Коханку" лично обыскал его и забрал печать силой. Когда Чарторыйского увели солдаты, по требованию Радзивилла подписал новый закон и приложил к бумаге печать павший духом и готовый на всё вице-маршал. С "оформленным" таким образом документом Кароль Радзивилл вышел на площадь и показал его собравшимся вокруг Колонны Сигизмунда войскам. Ответом ему было громовое "Виват цесарь Александр!".

В Мариинском Дворце "Пане Коханку", опустившись на одно колено, вручил Александру Собесскому свиток, возвращавший цесарю власть над его державой. Цесарь поднял его, обнял и расцеловал. "Я всегда верил в тебя!" – объявил он и тут же немедленно произвёл героя "стальной революции" (слова Кароля Радзивилла в зале заседаний Сейма уже распространились по городу) в генералы. "Я всегда верил в вас!" – объявил он собравшимся офицерам и горожанам. Теперь колени, в свою очередь, преклонили они.

В киевской Цитадели ждали решения своей участи арестованные (с откровенным нарушением принципа neminem captivabimus) сеймовые послы. Им нечем было потешить себя. Время "Золотой Вольности", которую они защищали последние тринадцать лет, прошло. Наступило время стали.

Изменено 19 Jan 2011 пользователем moscow_guest

19 Jan 2011

Европа на момент Стальной Революции (1753 г.)

Изменено 5 May 2013 пользователем moscow_guest

22 Jan 2011

Милость и месть

Столица встретила известие о "возвращении цесаря" ликованием. Кияне спешно украшали дома государственными красно-бело-красными флагами, лентами и кокардами. Вокруг Мариинского дворца собирались виватующие толпы. Город был полон ожидания чего-то нового и небывалого; или же наоборот – возвращения "старых добрых времён". Изъявления верности цесарю доходили до курьёзов: так, некий мясник выставил в своей лавке бычью голову и около неё табличку со стихотворным текстом:

"A kto nie b?dzie wierny Cesarzowi –

Temu utn? ?eb, jak owemu bykowi!"

("А тому, кто Цесарю будет неверен,

Снесу голову, как сему быку – будь уверен!")

При таких настроениях не обошлось без эксцессов – некоторых бывших послов, известных народу, как активных приверженцев "золотой вольности", до крови побили. Впрочем, цесарь Александр не поощрял бесчинств – сразу же после принятия власти он распорядился выставить караулы перед домами бывших предводителей сеймовых партий, чтобы защитить их от неистовств толпы. Использование против своих противников возмущённой черни он считал ниже монаршего достоинства.

Александр отдавал себе отчёт в тяжёлом положении страны – пока что всё висело на тонкой нити энтузиазма по поводу восстановления Цесарства и надежды на лучшее будущее под властью "истинного монарха", но любой опрометчивый шаг мог вновь запустить смертельно опасные центробежные силы. В этой ситуации крайне безрассудно было бы увлечь себя кампанией по мести врагам – наоборот, стоило сконцентрироваться на поиске друзей.

Поэтому никаких новых арестов противодействовавших ему деятелей распущенного Сейма не последовало. Бывшие послы получили возможность свободно разъехаться по домам. Разумеется, назвать их возвращение триумфальным было никак нельзя – жителям комиссарий "золотая вольность" была поперёк горла ещё более, чем киянам, и они встречали своих не оправдавших доверия избранников отнюдь не хлебом-солью. Но до погромов и самосудов, однако, не дошло – стало широко известно цесарское неодобрение подобных "беспорядков". Воссозданная цесарская канцелярия была завалена письмами бывших "золотых" (т.е. активных деятелей эпохи "золотой вольности"), уверявших цесаря в своей самой искренней преданности и искреннем раскаянии в своих "достойных жалости заблуждениях". Окончательную черту подвёл под ушедшей эпохой универсал от 7 ноября, где цесарь призывал "возлюбленных подданных наших" к взаимному прощению и забвению старых обид.

Некоторый диссонанс в эту атмосферу всеобщего примирения внёс приговор бывшему Маршалу Сейма Августу-Александру Чарторыйскому и группе сопротивлявшихся перевороту послов, приговорённых за открытый мятеж против цесарского уполномоченного лица (т.е. Кароля Радзивилла) к ссылке в Сибирь. Из Киева далеко на восток под конвоем цесарских солдат следовали унылые кибитки с падшими сановниками, напоминая жителям придорожных деревень о преходящем характере земных почестей.

В обратную сторону, в Киев, двигались сани с возвращавшимися из ссылки родственниками молодого цесаря. Первой в столицу вернулась из-под домашнего ареста тётка Александра Мария Сапега. Затем, уже в следующем 1754 г., к киевскому двору вернулся цесарский дядя, бывший глава Регентского Совета и неудачливый завоеватель Силезии Александр Меншиков. "Граф Олек" сильно изменился: близкое знакомство с тяготами ссылки и вынужденное безделье заставили его глубоко задуматься о прожитой жизни и своих ошибках. В некоторых разговорах он упоминал даже о желании удалиться от мира в один из православных монастырей Москворуссии. Эта идея не получила развития – граф чувствовал себя виноватым перед племянником и искренне стремился ему помочь в наведении порядка в расшатанном (и не без его вины) Цесарстве.

Отдельным вопросом была судьба другого главы "золотых", виновного значительно больше, нежели сосланный Чарторыйский – князя Михала Радзивилла. Мария Сапега имела все основания ненавидеть "убийцу своего мужа", по своей злой воле вызвавшего несчастья, обрушившиеся на неё и её родных. Она требовала от Александра санкционировать казнь "Рыбоньки" или, в крайнем случае, его пожизненную ссылку "в Тобольск или иное отдалённое место Сибирской комиссарии". Но Радзивилл-младший, в свою очередь, на коленях умолял Александра пощадить его "несчастного отца". Под влиянием примирительно настроенного "дяди Александра" цесарь принял компромиссное решение – 23 февраля 1754 г. он выпустил князя Радзивилла из конотопской крепости, но не освободил, а под конвоем отправил в принадлежавший ему Несвиж, где приказал "пребывать безвыездно вплоть до особого распоряжения Светлейшего Пана Цесаря". Ответственность за охрану старого "Рыбоньки" цесарь возложил на молодого "Пане Коханку" – недвусмысленно дав ему понять, что отца спасли от плахи только заслуги его сына.

Кароль Радзивилл, надо отдать ему должное, сделал всё, чтобы предупредить возможный побег "несвижского узника". Он успел понять, что монаршая милость – материя весьма переменчивая и лучше всего ей не злоупотреблять, испытывая цесарское терпение. Кроме того, домашний арест отца выглядел в его глазах законной местью за деспотизм князя Михала, заставлявшего его шпионить и доносить на своего друга. Впрочем, никто не смог бы обвинить его в том, что он гноит своего старика-отца в заточении – "клетка" старого Радзивилла была поистине золотой. Цесарские приказы (то ли случайно, то ли умышленно) не содержали прямого запрета принимать гостей, так что старый "Рыбонька" прославился в округе устраиваемыми им роскошными пирами и праздниками на примыкающих к замку великолепных прудах. Он не забыл, кому он обязан жизнью и относительной свободой – не было такого приёма, где стоя он не поднял бы чашу с вином "за здравие и процветание Цесаря Многих Народов Александра Собесского".

"Рыбонька", как и "Олек", примирился со своей судьбой, научившись радоваться тому, что она дарит, и не замахиваться на большее. Не так было с княгиней Марией – узнав о такой перемене участи своего врага, она прибыла во дворец, буквально ворвалась в цесарский кабинет, оттолкнув дежурных гвардейцев (не смевших применить силу против столь высокопоставленной дамы), и, не стесняясь присутствием депутации из Короны, устроила своему племяннику отвратительную сцену, обвинив его трусости, слабости и предательстве памяти своего великого отца. Вспоминая этот эпизод в своих письмах, присутствовавшие в кабинете депутаты отмечали, что когда цесарь слушал брань своей тётки, под скулами у него ходили желваки. Тем не менее, он сдержал свой гнев и, когда в криках княгини Марии наступил перерыв, громко объявил: "Наша любезная тётушка сегодня нездорова – проводите её домой!", и отвернулся к окну, не глядя, как очнувшиеся от ступора гвардейцы под руки тащат "Сапежину" (как её называли в народе) к карете.

В дальнейшем Мария долго писала Александру многочисленные письма, уверяя, что она действительно была больна. В конце концов, цесарь сделал вид, что принимает объяснения княгини, и позволил ей бывать при дворе. Сердечными их отношения, тем не менее, не стали никогда – в том числе по причине её не угасшей неприязни не только к старому "Рыбоньке", но и ко всему роду Радзивиллов, не исключая и ближайшего помощника и соратника её августейшего племянника, генерала Кароля. Недовольна была "Сапежина" и своим братом, спокойно сотрудничавшим с ненавистным ей "Пане Коханку".

Впрочем, у Александра Первого были в то время и гораздо более серьёзные заботы, чем его непримиримая тётушка.

Изменено 22 Jan 2011 пользователем moscow_guest

24 Jan 2011

Мирное урегулирование

Александр получил достаточно регулярное образование - в обязанности Радзивилла "Рыбоньки" входила забота о воспитании главы государства. Регент не хотел, чтобы противники могли упрекнуть его в их невыполнении. Поэтому к цесарю регулярно приходили многочисленные учителя латыни, математики, истории и других наук. Не забывал его опекун (надо отдать ему должное) и о физическом развитии своего подопечного: у Александра были регулярные занятия по фехтованию и верховой езде - в конце концов, как цесарь он должен был принимать парады "своих" войск.

Будучи заперт во дворце, основную информацию о положении в Цесарстве и Европе Александр получал из газет и книг, регулярно доставлявшихся в огромную Цесарскую библиотеку. Вообще, постоянное нахождение "под надзором" выработало у молодого цесаря умение разбираться в людях и чувствовать, кому он может доверять (разумеется, не всегда и не во всём), а от кого следует держаться подальше. Разумеется, его положение "коронованного пленника" не позволяло спрятаться от контроля со стороны особо "любопытных" слуг, но он методом проб и ошибок научился выявлять в окружающих людях и использовать в своих интересах их "слабые места". Ещё будучи подростком, он овладел искусством "правильно задавать вопросы" и "читать между строк". Именно это и позволяло ему постоянно быть в курсе столичных дел. Информацию о делах и интригах "высшего света" доставлял ему верный "Пане Коханку", а известия о настроениях в народе он черпал из рассказов многочисленных дворцовых служанок, с которыми вступал, скажем так, "в близкое общение".

И так случилось, что 18-летний Цесарь Многих Народов был уже не молодым шалопаем, а государем, осознающим лежащую на его плечах тяжёлую ответственность за судьбы своей державы и представляющим последовательность действий, которые следовало выполнить, чтобы вытянуть Цесарство из тяжёлого кризиса, куда оно попало за время долгого Регентства.

Первой задачей цесаря было сплотить своих подданных, уже, к сожалению, привыкших, что из столицы ничего хорошего ждать не приходится. Главной проблемой оставались отношения с восстановившей свои силы Швецией, по-прежнему стремившейся к превращению Балтики в своё Mare Nostrum. Но между двумя странами действовало до марта 1758 г. Митавское перемирие, нарушать которое никак не стоило. Во-первых, по соображениям дипломатическим - слава вероломного нарушителя договора могла повредить в международных сношениях Цесарства, а во-вторых, по соображениям чисто военным - войско Цесарства ещё не оправилось от кризиса и, скорее всего, потерпело бы поражение.

Другой проблемой было продолжающееся восстание крымских татар. Арслан-Гирею удалось составить из разрозненных повстанческих отрядов регулярную армию и установить полный контроль над полуостровом. Исключение составлял по-прежнему остававшийся не спускавший цесарского знамени Александров - после нескольких неудачных попыток татар взять город штурмом они перешли к тактике полной блокады его с суши, так что уже два с лишним года крепость получала припасы и подкрепления исключительно морским путём.

Равновесие между силами оборонявшихся и осаждающих не могло продолжаться до бесконечности - посол в Константинополе доносил, что в последнее время активизировались переговоры между представителями Арслан-Гирея и султана Махмуда о турецкой помощи в обмен на восстановление вассалитета и передачу туркам крымских портов, в т.ч. Ахчияра-Александрова. Персия больше не угрожала турецким границам, погрузившись во внутренние распри, и турки могли не опасаться нападения с востока, а наоборот - серьёзно задумывались о восстановлении утерянных позиций в Крыму. Попытки нейтрализовать "военную партию" при помощи французской дипломатии были пока что неудачны - французы требовали в обмен за свою поддержку при султанском дворе заключения оборонительного и наступательного союза против Австрии. Война против австрийцев стала бы для Цесарства ещё большим злом, чем война с Крымом и Турцией, поэтому приходилось рассчитывать только на собственные силы.

Для того чтобы успешно воевать с крымским ханом, следовало прежде всего прекратить конфликт с украинцами. Изначально Александр собирался использовать против гетмана войска из Москворуссии, но осторожный дядя удержал его от отправки прямого приказа Бестужеву. Он хорошо знал своих земляков и отдавал себе отчёт в том, что война с Украиной - последняя вещь, к которой стремятся москворусы, и, как следствие, неизбежно будут её саботировать. Таким образом, вместо того, чтобы привязать Москворуссию и Украину к Киеву, такой приказ их только оттолкнул бы. Поэтому "граф Олек" предложил своему племяннику собственный план, который тот и принял к реализации.

В Москву отправился генерал Радзивилл. Всё пошло по мысли графа Меншикова - увидев, что к нему прибыл не простой курьер, а ближайший соратник цесаря, Алексей Бестужев убедился, что Александр вовсе не собирается наказывать его за некоторую "несубординацию" во времена Регентства. Наоборот, "Пане Коханку" вручил ему от имени монарха орден Святого Станислава за верность цесарю. Ещё более ободрило Бестужева личное письмо "графа Олека" - в нём Меншиков заверял своего бывшего подчинённого в своей дружбе и прямо опровергал все слухи о том, что он стремится снова занять принадлежавшее ему ранее место комиссара Москворуссии. В конце письма Меншиков дал Бестужеву ценный совет - впредь прекратить задерживать выплаты для Скарбницы. Комиссар счёл необходимым прислушаться к этим словам.

Москворусские полки вышли из своей комиссарии не на Украину, как опасались многие, а непосредственно в Великое Княжество Русское - к Черноморскому побережью. Туда же направлялись войска из Литвы. Войска из Короны усилили польские силы в Молдавии - это должно было послужить сигналом для Порты, что Цесарству есть чем ответить на возможные турецкие атаки.

Концентрация крупных сил на Юге не осталась незамеченной на Украине. То, что цесарь не собирается вести серьёзное наступление на Черкасск, вовсе не было очевидно, особенно после того, как цесарские войска заняли несколько недостроенных украинских крепостей к западу от Азова. Перебийнос колебался - с одной стороны, успехи украинского оружия привели её почти что к полной независимости, с другой стороны, атака всех цесарских сил могла бы поставить её на грань катастрофы. Князь Чекельский стал теперь решительным сторонником примирения с Цесарством, особенно после того, как получил от Александра письмо с заверениями в поддержке "верного друга отца нашего цесаря Якуба". 22 июня 1754 г. он прибыл в Черкасск со своими вооружёнными сторонниками и объявил о низложении гетмана. Созванная вслед за этим Генеральная Рада утвердила новым гетманом его. Чекельский отправил в Киев сообщение о своём избрании и просьбу цесарю об утверждении решении Рады. Монарх в ответ отправил грамоту с подтверждением всех прежних привилегий Украины, а также о признании её новых границ. "Украинский вопрос" был урегулирован мирным путём.

Теперь цесарское войско вместе с присоединившимися к нему украинскими полками было готово жестоко покарать "басурман" за поднятый ими мятеж.

Изменено 24 Jan 2011 пользователем moscow_guest

28 Jan 2011

Неумолимый рок

Войска понимали стоявшую перед ними задачу и были готовы её выполнить. Крымское ханство пользовалось дурной славой у всех народов Цесарства. Для Короны, Руси и Москворуссии татарские набеги были многовековым кошмаром. Для украинцев, потомков как переселенцев с Руси, так и черкесов, крымские ханы были тиранами, посягавшими на их образ жизни и религию. Одно время казалось, что точку в татарско-славянском противостоянии поставили успехи Якуба Первого (которые все прекрасно помнили), но развал государства в период Регентства позволил врагам вновь поднять голову. Поэтому все участники кампании 1754 г. были едины – на этот раз с Крымом должно быть покончено навсегда!

Для успеха вторжения оно должно было быть проведено быстро, до наступления холодов, иначе такая большая армия неизбежно стала бы испытывать проблемы со снабжением. Поэтому кроме сухопутного войска цесарь задействовал весь имеющийся на Чёрном море флот. В течение всей весны в Александровскую крепость прибывали морем подкрепления. Часть украинских войск грузилась на суда в Азове. Остальные силы стояли под стенами Перекопа.

Султан и его Диван рассматривали различные варианты помощи Крыму: от десанта янычар в Кафе и блокады Александрова до наступления вдоль побережья от Хаджибея на восток. В первом случае даже при успехе обеих морских операций нет никакой возможности помешать "гяурам" прорвать укрепления Перекопа при абсолютном перевесе последних в артиллерии. Во втором случае успешное наступление от Днестра до Крыма невозможно, пока над турецкой Валахией "нависает" молдавская группировка польских войск. Любой вариант развития событий приводил к затяжной турецко-польской войне. Вывод был неутешительный: спасать Крым уже поздно, подданным хана остаётся только подчиниться неизбежности и следовать за своей судьбой. Тем не менее, было решено не лишать крымцев последней надежды – прямого отказа посол Арслан-Гирея в Константинополе так и не получил, напротив, великий визирь уверял его, что Порта может вступить в войну следующей весной.

Видя превосходство сил своих противников и не будучи уверен в поддержке Турции (турецкие вельможи были в разговорах с послом более откровенны после получения "соответствующей их сану" взятки), Арслан-Гирей попытался всё-таки прийти к соглашению с Александром на основании Бахчисарайского Договора 1736 г. Но время было упущено – в польском лагере никто уже не собирался вести переговоры с мятежным ханом. Послам было приказано передать "их предводителю" требование сдачи на милость цесаря без всяких условий.

20 июля войска Цесарства с трёх направлений начали синхронную атаку на Крым. Из Александрова вылазку на татарский лагерь произвели прибывшие туда морем войска под командованием героя Керчи полковника Румянцева. Атака оказалась успешной – поляки заняли татарские траншеи и захватили неприятельскую батарею. Вышедшая из Азова флотилия высадила украинский десант в Керчи, захвативший к вечеру город и крепость Ени-Кале. Неудачно закончился начатый в тот же день генералом Радзивиллом штурм перекопских укреплений – войска были отбиты с большими потерями.

Но на следующий день положение изменилось. Узнав о неудачах на востоке и западе полуострова, защитники стены пали духом и начали вначале поодиночке, а затем и группами, дезертировать, боясь за свои семьи. Поэтому второй штурм увенчался успехом – Перекоп пал. Захватив горлышко "крымской бутылки", возбуждённый "Пане Коханку" направил послание цесарю: "Светлейший Пане, Крым лежит у Ваших ног!". Сам же, не теряя времени, двинулся на Бахчисарай.

Узнав о падении Керчи и Перекопа, Арслан-Гирей тут же приказал собирать ценности и бежать в Кафу, где собирался как можно быстрее погрузиться на корабль и отплыть в Турцию. Из Керчи для разведки в направлении Кафы и окрестностей были направлены драгуны. Один из эскадронов захватил татарских пленников, которые перед смертью показали, что они видели тяжело гружёный обоз, во главе которого ехал некий богато одетый мурза. Драгуны пустились в погоню. Они настигли ханский обоз в нескольких мильных стаях от Кафы. Никто из татар не ушёл живым, в том числе и сам "мурза" – последний хан Крыма Арслан-Гирей. Час гибели последнего осколка древней Золотой Орды пробил.

Крымское ханство перестало существовать как организованная сила. Отдельные отряды продолжали сопротивление в горах, но шансов у них не было. Желая предотвратить возможность будущего восстания, цесарские войска применяли массовый террор против татарского населения – жители селений, в которых оказывалось хоть малейшее сопротивление, беспощадно истреблялись. Из общего уровня жестокости по отношению к татарам значительно выделялись украинцы – если офицеры регулярных цесарских полков старались как-то ограничивать насилия своих солдат, то украинские есаулы, наоборот, подогревали своих казаков к "мести" татарам. Для них, как для потомков уроженцев Руси, так и для черкесов, пришёл, наконец, момент "выровнять счёт".

Слухи о жестокости "неверных" распространялись ещё быстрее, чем продвигались сами цесарские войска. Татары массово снимались с насиженных мест и, бросив нажитое имущество, устремлялись к морю, надеясь, что им удастся погрузиться на корабль и отплыть в Турцию. Между Западным и Южным берегами Крыма и Черноморским побережьем Турции всё лето 1754 г. курсировала целая флотилия небольших турецких торговых и рыболовецких судёнышек, занятых перевозкой в турецкие владения (Поти, Батум, Трапезунт, Хаджибей) татарских беженцев. Патрулировавший побережье цесарский флот не препятствовал этому импровизированному исходу – наоборот, зачастую цесарские власти сами платили турецким судовладельцам за "вывоз" татар.

Они действовали так не только по собственной инициативе – очистка Крыма от татар была санкционирована самим цесарем Александром, который решил расширить программу по заселению причерноморских территорий на собственно Крымский полуостров. Отличившиеся при подавлении мятежа офицеры получали от цесаря грамоты на владение землями на полуострове, куда они должны были привлекать новых жителей – как крепостных, так и свободных. Среди новых крымских землевладельцев значительную часть составляли украинцы. На этой почве возник территориальный спор между Великим Княжеством Русским и Украиной – князь Чекельский обратился к Александру с "верноподданным прошением" о присоединении "вызволенного от неприятелей веры Христовой" Крыма к Гетманщине.

Просто отказать Чекельскому было чересчур рискованно – это могло бы снова разжечь огонь конфликта с украинцами, Цесарству совершенно ненужного. Вместе с тем делать казакам такой "цесарский подарок" по их первому требованию было бы явным признаком слабости центральной власти и могло бы отбросить государство назад, к недоброй памяти временам Регентства. Александр выбрал компромиссное решение – "ни нашим, ни вашим". Крымский полуостров и вообще все земли, входившие ранее в состав Крымского ханства, были выделены в отдельную Черноморскую Комиссарию со столицей в Александрове.

Разорённый Бахчисарай, бывшая столица некогда державшего в страхе соседей могучего ханства, стал отныне всего лишь рядовым городом южного полуострова. Крым снова перешёл во владение христиан

Изменено 28 Jan 2011 пользователем moscow_guest

29 Jan 2011

Цесарство на реабилитации

Подавление мятежа в Крыму показало серьёзность намерений Александра и его способность решать проблемы вверенной ему "милостью Божьей" державы. Государь "сдал" свой первый экзамен (или второй, если считать Стальную Революцию), но проблемы Цесарства не ограничивались татарским (ни даже украинским) восстанием.

За время Регентства большинство комиссаров превратились фактически в независимых владетелей, связанных с Киевом только формальной присягой на верность. Лучше всего обстояли дела в Литве и Москворуссии: в первой традиционно было сильно влияние семьи Радзивиллов, глава которой, "Пане Коханку", был ближайшим другом цесаря, а во второй огромным влиянием пользовался рассудительный дядя монарха.

Не так было в Короне, где комиссар Юзеф-Александр Яблоновский, человек исключительно "штатский", скорее учёный, чем политик и администратор, целиком находился под влиянием гетмана Понятовского, люди которого "подмяли под себя" всю краковскую администрацию. Гетман, разумеется, не выступил открыто против возвращения власти цесарю, но ни в дела краковской комиссариальной канцелярии, ни в дела подчинённой ему армии по-прежнему не пускал никого. Привыкнув за время слабого правления Сейма к своей "неприкосновенности", он недооценил своего суверена.

Александр не намеревался терпеть неповиновения. Одновременно он не желал обострять обстановку открытыми репрессиями против вельмож, которым нельзя было предъявить прямого обвинения в измене. Поэтому он отклонил совет горячего Кароля Радзивилла, предлагавшего свои "услуги" для ареста Понятовского. Вместо этого он в сопровождении своего дяди прибыл в Краков, выбрав для своего визита момент, когда "непокорный" гетман находился при штабе своей армии в Мальборке. После торжественного приёма на Вавеле цесарь, "граф Олек" и гостеприимный хозяин вместе со своим секретарём удалились в кабинет главы комиссарии. Там Меншиков предложил Яблоновскому свой план реформирования Короны. В рамках генерального плана цесаря предполагалось снижение налогов для "третьего сословия" и поощрение строительства новых мануфактур.

Проводить в жизнь эти реформы должны были новые люди - ещё в Киеве "Олек" составил список преданных гетману лиц, занимающих ключевые позиции в коронной администрации. Они должны были быть заменены на сановников, утверждённых графом Меншиковым. Всё время этой беседы Александр молчал, но внимательно смотрел на комиссара. Положение впечатлительного Юзефа-Александра было незавидным - присутствие цесаря, вглядывающегося в него и не говорящего ни слова, навевало мрачные мысли, рисовало картины опалы, ареста и ссылки в Сибирь. Его духу не хватило на противодействие Понятовскому, тем более он даже не думал о сопротивлении планам цесаря. Наоборот, отныне он всячески стремился выполнить распоряжения Александра как можно лучше и полнее. Он немедленно подписал необходимые распоряжения, подготовленные здесь же его секретарём.

Ещё хуже казалось положение самого комиссарского секретаря - им был не кто иной, как сын гетмана Станислав-Антоний Понятовский. На эту должность он был назначен по настоянию своего отца, чтобы держать Яблоновского под контролем. Станислав-Антоний был такой же впечатлительной натурой, как и коронный комиссар, так что его чувства, когда он писал документы, направленные против его отца, были в ничуть не меньшем потрясении, чем у Юзефа-Александра. Собственно, именно этого и хотел достичь Александр Собесский своим "молчаливым присутствием" - показать всем, кто хозяин в Короне.

На следующий день, 18 сентября 1754 г. цесарский кортеж отбыл из Кракова прямо в Мальборк, минуя Варшаву. Меншиков остался в столице Короны проследить за выполнением распоряжений государя. Александр забрал с собой Станислава-Антония - ни в чём его не обвиняя и никак не высказывая своего им недовольства. Тем не менее, тот трепетал, смертельно боясь за свою судьбу. Его отец, гетман Станислав, узнав о приближении цесарского поезда, выехал ему навстречу. Ничто при встрече не показывало, что гетман впал в немилость у монарха, непринуждённо беседуя, два всадника (Александр проделал весь путь верхом) прежде своих людей въехали в заново отремонтированные ворота старого замка крестоносцев. И вот здесь Понятовского ждал сюрприз - оказывается, сразу после его отъезда в Мальборк прибыл гетман Ян-Клеменс Браницкий с подписанным Александром Собесским приказом о его назначении командующим вместо Понятовского. Прибывшие с Браницким драгуны перекрыли все выходы из замка, чтобы его предыдущий "хозяин" не получил никаких известий о "перевороте".

Всё было исполнено безукоризненно - цесарь запланировал свой визит в Корону, как хорошую военную операцию, и застал гетмана Станислава врасплох. Тот неожиданно оказался один на один со своим повелителем, требующим отчёта в своих делах. План Александра полностью удался и здесь - гетман, впечатлённый своим молниеносным падением и предусмотрительностью государя, не пытался "крутить" и рассказал ему всё - включая местоположение сундуков с "секретными суммами". В ответ на эту (хотя и вынужденную) искренность Александр не стал углубляться в выяснение мотивов своего военачальника. Только в конце беседы, глядя гетману прямо в глаза, процитировал старую москворусскую пословицу: "За одного битого двух небитых дают". Станиславу Понятовскому оставалось лишь, подобострастно улыбнувшись, поклониться Цесарю Многих Народов.

Тот, впрочем, оказался милостив - опалы не последовало ни для самого Станислава Понятовского, ни для его сыновей. Теперь, после "обращения", цесарь мог более не опасаться "фиглей" своего подданного - тот на личном примере убедился в том, что у властителя Цесарства есть очень длинные руки, способные дотянуться до каждого. Станислав Понятовский прямо из Мальборка отбыл в Потсдам в качестве посла Цесарства. Функцию секретаря должен был исполнять при нём его сын Станислав-Антоний. Его сыновья Казимир (генерал) и Анджей (полковник) были переведены из Поморской армии к другому месту службы: Казимир - в Ярославль, Анджей - в Псков.

Покидая земли Короны, цесарь мог быть спокоен за положение в этой комиссарии. Зиму 1754/55 г. он провёл в Вильне. И морозы никоим образом не остудили его озабоченности государственными делами.

Изменено 3 Mar 2011 пользователем moscow_guest

30 Jan 2011

Продыыыыы!!!! :rolleyes: :dntknw:

30 Jan 2011

Продыыыыы!!!! dance2.gif rolleyes.gif

<{POST_SNAPBACK}>

Ждите ответа... ждите ответа... ждите ответа...

:rolleyes:

4 Feb 2011

Цесарство на реабилитации (продолжение)

Не лучшим образом обстояли дела в Сибири. Власть там уже давно принадлежала не цесарю, не Сейму, даже не комиссару. Там безраздельно распоряжалась местная "олигархия" промышленных магнатов. Кланы Демицких и Слодких делали в своих "сферах влияния" всё, что им заблагорассудится. Влияние их не ограничивалось Сибирью, но распространялось также на восточную Москворуссию и было особенно заметно в таких "новых" городах, как Егожск или Орск. Значительным имуществом обладали они также и в других городах Москворуссии.

Открытое выступление против магнатов стало бы для Александра таким же рискованным предприятием, как в своё время для "Рыбоньки", если бы не одно немаловажное обстоятельство – многочисленность потомства Никиты Демидова и Тадеуша Слодкого. Приобретя за время Регентства независимость от центральной власти, сибирийские "олигархи" избавились от сплачивавшего их "общего врага". Теперь все свои силы они посвящали укреплению своих собственных позиций. Причём именно собственных – не семейных. Каждый член клана делал всё, чтобы занять в нём ту позицию, которую занимал когда-то его предок – то есть позицию главы семьи. Понятно, что в этом деле не входили в расчёт никакие "братские чувства" – наоборот, именно ближайшие родственники становились для этих "хищников" главными конкурентами. "Каждый за себя" – таков был их девиз.

Доходило до прямых вооружённых "внутрисемейных" столкновений – так в 1751-54 г. люди Антония Слодкого неоднократно "наезжали" на принадлежащие его дяде Ксаверию заводы в Мясте-Слодким. Производство на заводах неоднократно останавливалось из-за поджогов. Частыми были нападения на обозы, вывозящие с заводов продукцию. Многие говорили: "Такого разорения и от татар не видано". Татар здесь, разумеется, не было, но зато были многочисленные конные отряды башкир – после подавления восстания 1730-х гг. многие из них пошли на службу сибирийских промышленников и теперь активно использовались для их "приваты" (сведения счетов). Установить прямую связь между тем или иным отрядом башкирских всадников и конкретным магнатом было сложно, а фактически и невозможно из-за всеобъемлющей коррупции местных властей, получавших взятки (зачастую от нескольких сторон сразу) именно за то, чтобы не предпринимать никаких мер и спускать дело "на тормозах".

Падение эффективности производства и постоянные донесения о "башкирских бесчинствах" (на которые, в конечном итоге, сваливали ответственность местные воеводы) дали, тем не менее, цесарю Александру отличный повод для вмешательства. Ссылаясь на "опасность башкирского мятежа", он ещё в декабре 1753 г. назначил на должность сибирийского комиссара москворуса Михаила Воронцова, наделив его чрезвычайными полномочиями. В условиях раскола среди местных "можновладцев", тот, быстро сориентировавшись, начал проводить политику "разделяй и властвуй". Прежде всего, он организовал военную экспедицию против "мятежных башкир". Это было нетрудно – место пребывания наёмных отрядов не было ни для кого секретом. Затем он занялся запутанным вопросом "о сибирийских наследствах".

Выше уже упоминалось о конфликте между детьми и братьями Тадеуша Слодкого. Кроме этого, существовали конфликты внутри самих детей Тадеуша – от первого и второго брака. Cын от брака второго утверждал, что его два старших брата подделали завещание отца, и ущемили его интересы, отписав ему слишком мало. Похожие проблемы были и в клане Демицких – их отец Акинфий также любил своих сыновей "не поровну". Многочисленные тяжбы тянулись годами, но во время Регентства практически не сдвинулись с "мёртвой точки". Не получив "достойного удовлетворения", наследники внесли свои тяжбы непосредственно цесарю. По своим полномочиям комиссар Воронцов принялся за дело.

Как отмечали современники, при дворе известие о назначении Воронцова на такую важную должность (в Киеве отлично отдавали себе отчёт в запутанности дел в Сибири) вызвало недоумение. На своей прежней должности в Москве (заместитель комиссара) заканчивающий свой четвёртый десяток вельможа был известен своей "бесцветностью". Считалось, что он чересчур подвержен чужому влиянию и многие опасались, что администрирование сибирийского "осиного гнезда" превышает его силы. Тем не менее, прозорливый Александр, выслушав предложения Цесарского Совета по кандидатурам, поставил именно на него. И не ошибся – при всей своей "дипломатичности" и даже мягкости, Воронцов умел, когда хотел, придать своему голосу необходимый вес. А маска уступчивости позволяла ему избегать несвоевременных конфликтов с заинтересованными сторонами, рассчитывавшими перетянуть "тихого комиссара" именно на свою сторону.

В 1757 г. комиссаром был произведён новый раздел "по справедливости" – все наследники получили равные доли. Это, ясное дело, устраивало тех, кто приобрёл и возмущало тех, кто потерял. Последних было меньше, чем первых: как говорилось выше, покойные главы семейств отличались "неравномерностью" в своей отцовской любви. Недовольные же были вынуждены молчать: у комиссара был против них сильный козырь – возможное обвинение в поддержке "башкирских мятежников", который тот пока держал при себе на случай "обострения обстановки". Таким образом, Воронцов приобрёл больше сторонников, чем противников – и возможность играть в "сибирийском оркестре" свою партию.

Абсолютной власти он, разумеется, получить не мог – в этом все магнаты были заодно. Но теперь именно он стал арбитром в их спорах – и они больше не могли контролировать Сибирь против воли цесаря. Комиссар, увы, тоже не был святым и, чего греха таить, брал взятки за принятие тех или иных решений. Тем не менее, ему хватило догадливости сообразить, что "зарываться" в этом деле не стоит – раз для "олигархов" Сибири он представляет ценность исключительно, как функция, не как человек, он полностью сдан на цесарскую милость, и злоупотреблять ею не стоит. Ещё более укрепило его верность цесарю возведение в 1758 г. Михаила Воронцова в достоинство графа Цесарства. Он был и остался верным проводником политики Александра – и не собирался добровольно отказываться от этой позиции. Через его посредство контроль над самой восточной комиссарией снова перешёл в руки Александра Собесского.

5 Feb 2011

Цесарство на реабилитации (окончание)

В Москворуссии восстановление цесарской власти и возвращение из ссылки противников "золотой вольности" вызвало умиротворение. Известие о Стальной Революции Москва встретила салютом из пушек, народными гуляниями и колокольным звоном – так же, как и сам Киев. Московский православный патриарх отслужил в честь "одоления на враги цесарския" торжественную службу в Успенском Соборе Кремля. Аналогичные торжественные богослужения состоялись практически во всех православных и протестантских церквях комиссарии.

Несколько иным было отношение к происшедшим событиям на северо-востоке Москворуссии – в Костроме. Немногочисленная здесь паства Московского патриархата восприняла киевские события с энтузиазмом, но большинство "истинно-православных" жителей встретили известия о перевороте достаточно безразлично, примерно так же, как они встречали ранее события эры "золотой вольности". Общее мнение выражалось распространившейся здесь поговоркой "в огороде бузина, а в Киеве дядька". "Дядька" Александр был для жителей Севера и Среднего Поволжья чужим, "лядским цесарем". Именно "цесарем", иноязычность термина подчёркивала его чуждость – монархов, правивших "Государством Российским" до объединения с Королевством, называли "царями". Чужими же они воспринимали и жителей Москвы.

Вообще, в местном народном предании Москва представлялась, как средоточие всяческого зла и беспорядка. "Незваный гость хуже москаля", "Что гусь свинье, то Кострома Москве" или "Москве палец положи – всю руку откусит". Исследователи той эпохи отмечают, что отношение костромичей к "москалям" характеризовалось, пожалуй, даже большей неприязнью, чем к "ляхам". Если вторые были для них только отдалённым народом, которому надо было по необходимости подчиняться, то в первых они видели предателей, выбравших подчинение "ляхам" по собственной воле.

Отчуждение Москвы и Костромы начало именно в эту эпоху принимать характер не только "локального патриотизма", но национальной обособленности. Как показывает анализ частной переписки того времени, в Костроме всё больше и больше было тех, кто считал москворусов другим, отличным от себя, народом. Практически ни в одном письме того времени не встречается употребление жителями Костромской земли термина "москворус" в отношении самих себя. Для этого использовался оставшийся от доягеллонских времён термин "русский" или же всё более распространявшийся этноним "великорус". "Свою" же костромскую землю местные жители называли обычно "Великая Россия" или, в сокращении, "Великоруссия". Со временем этот термин укоренялся среди них всё глубже и постепенно наполнялся новым содержанием – речь шла уже не только о Костроме, Ярославле и их окрестностях, но обо всех территориях с преобладанием влияния Истинной Православной Церкви, то есть фактически от побережья Белого моря до Урала.

В ИПЦ существовало два основных направления. Первое: "кесарейцы" или "цесарейцы". Его название выводилось из евангельского текста "Кесарю – кесарево, а Богу - Богово". Это было течение лоялистского толка, утверждавшее необходимость подчинения властям Цесарства в обмен на свободу исповедания "истинно православной веры". Другое направление, противоположное первому, носило название "противящиеся Сатане" (или просто "противящиеся"). "Противящиеся" утверждали, что описанные в "Откровении Иоанна Богослова" последние времена уже настали, и что Антихрист уже пришёл на землю и установил здесь своё царство. В отношении точного момента пришествия Антихриста среди "противящихся" существовали разногласия: некоторые связывали его с падением Константинополя в руки турок, некоторые – с воцарением в Москве Ягеллонов, некоторые – с образованием Цесарства. Сходились они в одном: принятие "царства Антихриста" в той или иной форме означает решительную и бесповоротную погибель души.

Для спасения души, учили "противящиеся", есть два пути. Первый: "страннический" или "бегунский" – путь бегства от греховного мира. Под этим подразумевался не просто уход в монастырь, но полное отрицание общества – в идеале сокрытие в лесах (которые на Среднем Поволжье были в изобилии) вдали от человеческого жилья или, в крайнем случае – отсутствие "дома" и жизнь в постоянном странствии с места на место. Второй: "ратоборческий" или "мученический" – путь активной борьбы со "слугами Сатаны". "Ратник" должен был вести непрерывную войну с "Антихристом". Слово "война" использовалось здесь в своём прямом смысле – обязанностью "ратоборца" было физическое уничтожение "подручников Диавола", т.е. всех, имевших маломальское отношение к властям Цесарства – начиная от солдат и кончая сельскими урядниками. "Ратники" возводили свою родословную к гетману Степану Разину (в 1751 г. официально причисленному ИПЦ к лику святых) и "сикариям" времён Первой Мировой Войны.

Важным элементом учения "ратников" был постулат о допустимости "невинных жертв". Логика их была такова: этот свет изначально греховен, ибо принадлежит Антихристу. Соответственно, освобождение души от оков привязанного к нему грешного тела есть услуга, этой душе оказанная. "Освобождённая" через посредство "ратника" душа очищается через страдание и попадает в рай. Самоубийство же самого "сикария" в конце "подвига ратоборства" не является грехом, поскольку совершается во имя истинной веры, соответственно "сикарий" после выполнения им своей миссии также попадает в рай и садится одесную Исуса Христа. Существовали, однако, существенные теоретические разногласия: не было согласия, распространяется ли спасение души на убиваемого "подручного" или же его душе суждено гореть в геенне огненной уже по факту своей "службы Сатане".

Не стоит и говорить, что "ратоборцы", в отличие от "кесарейцев", никогда не высказывали своих тезисов открыто, всё время оставаясь тайной сектой. Информацию о формировании и эволюции их воззрений историкам позднейших веков приходилось добывать по крупицам из сохранившихся в архивах доносов, допросных листов не выдержавших пыток "ратников" и оговорок и намёков иерархов ИПЦ той эпохи.

Практически пропаганда "ратоборцев" приносила свои плоды в первую очередь во время бунтов и беспорядков. Так, в донесениях генералу Госевскому в период вышеупомянутого восстания Никиты Косого неоднократно упоминаются небольшие шайки мужиков, бросавшиеся с косами и вилами на цесарских солдат, единственным способом борьбы с которыми было их поголовное истребление, поскольку те предпочитали погибнуть, но не убежать, несмотря на превосходство регулярных войск. Также существовали донесения о том, что подобные самоубийственные атаки организовывали "безбожные воры, льстиво возбуждавшие подлое сословие умереть, но не подчиниться войску Светлейшего Пана". Разумеется, установить точное соотношение "кесарейцев", "бегунов" и "ратоборцев" не представляется возможным по причине полного отсутствия статистики по числу двух последних.

Было бы, однако, ошибкой рисовать отношения "Великоруссии" и её метрополии исключительно в столь чёрных тонах. Продолжался активный торговый обмен между Костромской землёй и прочими землями Цесарства. Выше упоминалось об основании там большого количества мануфактур, поставлявших свою продукцию на общий рынок. Со временем их количество только увеличилось. Не стояло на месте и сельское хозяйство. Так в 1740-х гг. из окрестностей Ярославля по всему Цесарству распространилась "ярославская" или "щербатовская" (выведенная в имениях местного аристократа князя Михаила Щербатова) порода свиней.

В эпоху Позднего Регентства, как это ни парадоксально, Кострома стала в Цесарстве Многих Народов одним из центров науки. Это было напрямую связано с деятельностью такого великого ума своей эпохи, как Михайло Ломоносов. В первой четверти XVIII в. жители беломорского побережья (поморы), к которым принадлежало и семейство Ломоносовых, уже определённо относились к Истинной Православной Церкви. Разумеется, к её "кесарейской" ветви – во всяком случае, ни один источник того времени (как, впрочем, и позднейшего периода) не отмечает какой бы то ни было активности "сикариев" в этом регионе. В 1730 г. он вместе с обозом рыбы отправился из Холмогор в Москву. Там он поступил вначале в школу, а затем в Московский Университет, где он был не только самым старшим, но и самым усидчивым учеником, а затем студентом.

В 1736 г. он был зачислен студентом в Московский Университет, а с 1737-го по 1739 г углублял свои знания в Цесарском Университете в Киеве на его Горном факультете. В 1741 г. Ломоносов вернулся в Москворуссию, где активно занимался наукой. В 1744 г. он стал профессором Цесарской Академии Наук. В 1748 г. он переехал в Кострому, где продолжал активные занятия наукой, в частности физикой и химией. В 1752 г. он выступил с идеей организации в Костроме университета – как в Дерпте, Киеве, Москве или Новгороде. Идея пришлась по вкусу как костромскому воеводе, так и москворусскому комиссару – хотя ими двигали разные намерения.

Бестужев рассчитывал, что основание в Костроме университета сблизит жителей разных частей "его" комиссарии, основательно испортившихся из-за "бунта Никиты Косого" и происков "ратоборствующих". Костромской воевода Михаил Щербатов (тот самый селекционер знаменитых свиней) надеялся, что появление на его родине университета поднимет "его" город на ту же высоту, что и Москва. Первый рассчитывал, что прибытие в Кострому большого количества профессоров из Москвы и Киева усилит его влияние на "упрямую" область, второй надеялся, что выпуск собственных студентов послужит укреплению самостоятельности "вольной" земли. Так или иначе, планы Ломоносова поддержали оба сановника. Тем не менее, до Стальной Революции дело не выходило за границы Москворусской комиссарии.

Но после прихода цесаря к власти ситуация изменилась в пользу реализации этой идеи. В результате "сердечного согласия" комиссара и воеводы на стол Александру Собесскому в Вильне лёг проект создания высшего учебного заведения в Костроме, под которым стояли подписи как православных, так и "истинно православных" сановников. Такое единство мнений заслуживало полной поддержки – и 18 марта 1755 г. Цесарь Многих Народов подписал свой универсал об основании Университета "в нашем верном городе Костроме".

Получивший то, что хотел комиссар Бестужев удовлетворённо потёр руки. Уверенный в будущем успехе воевода князь Щербатов мечтательно улыбнулся. Добившийся своей цели профессор Ломоносов облегчённо вздохнул. Целеустремлённый цесарь Александр сделал ещё один шаг в направлении усиления своей державы.

Изменено 5 Feb 2011 пользователем moscow_guest

17 Feb 2011

Терпкое молдавское вино

Положение Цесарства мало-помалу поправлялось. Бурлящее "море вольности" постепенно успокаивалось, начавшее было расползаться "лоскутное одеяло" государственного организма, почувствовав единую твёрдую власть, снова начало "срастаться" воедино. Этому способствовали, между прочими, меры против "расплодившихся" на дорогах разбойников – многие шляхтичи таким образом обеспечивали себе дополнительные доходы. Крупные дороги, особенно те, что соединяли между собой различные комиссарии и пользовались одинаковой популярностью как среди проезжавших по ним купцов, так и среди грабивших их "рыцарей удачи", патрулировали отряды цесарских драгун, наделённых полномочиями вешать "героев большой дороги" на месте. Результат не заставил себя ждать – цены на товары, лишённые включённой в цену "надбавки за риск" (зачастую значительно превышающей собственно стоимость перевозимого товара) пошли вниз, способствуя росту оптимизма среди подданных Александра Первого.

Благосостоянию обывателей, живущих под скипетром киевского цесаря, могли только позавидовать подданные князя Молдавии Сигизмунда Лупула, сына покойного князя Станислава (скончался в 1753 г. от вызванного неумеренным пьянством цирроза печени). Там царило ставшее уже традиционным состояние боярской анархии. Каждый боярин заботился в первую очередь о себе, а потом уже о благе своей страны. Причём даже и такие представители боярского сословия становились всё большей и большей редкостью – большинство заботилось исключительно о том, как сделать своё объемное брюхо ещё более объёмным. Для собственного обогащения считались достойными любые средства – как, к примеру, наезды "дворовых команд" одного боярина на имение другого.

При таких "соседских войнах" страдали в первую очередь крестьяне – чтобы "насолить" соседу, нападавший грабил и часто сжигал целые принадлежавшие конкуренту деревни. В свою очередь, и проигравший, чтобы восполнить свои потери, увеличивал поборы со своих крестьян, превращая их и без того нелёгкую жизнь в невыносимую. Всё больше и больше молдаван бежали с родной земли – чаще всего во владения цесаря. Цесарство нуждалось в рабочих руках для заселения "очищенных" от татар земель Черноморской комиссарии, поэтому перебежчиков принимали с распростёртыми объятиями, немедленно снабжая всем необходимым для переселения в Крым.

Переселение молдаван проводилось "неофициально", чтобы не обострять отношений с молдавскими боярами, крайне недовольными подобным "переманиванием" их людей. Вообще-то молдавские крестьяне были "привязаны" к земле и её владельцам и покидать место своего жительства не имели никакого права. Но "охота пуще неволи" – и практически каждой безлунной или пасмурной ночью через пограничный Днестр плыли лодки и плоты с семьями молдавских крестьян, готовых рискнуть всем, чтобы заменить власть своих бояр на "вольный цесарский Крым".

В реальности вольность в Крыму была понятием относительным – земли Черноморской Комиссарии в большинстве своём принадлежали шляхтичам, получивших их в разное время от цесарей Якуба и Александра (а в промежутке между их правлениями – от Регентского Совета). Фактически беглецы по-прежнему оставались в крепостной зависимости, но уже не от "плохих" молдавских бояр, а от "добрых" цесарских шляхтичей. Те, однако, были крайне заинтересованы в привлечении на свои земли новых работников, поэтому давали им различные "послабления", в частности освобождение от платежей на несколько лет. Преимуществом порядков в Крыму по сравнению с порядками в Молдавии было полное отсутствие барщины – крестьянин был должен своему хозяину лишь оброк. Тем более, никто во владениях цесаря (по крайней мере после Стальной Революции) не слышал о наездах одного помещика на другого – крестьянин рисковал потерять своё имущество от пожара, но ни в коем случае – от нападения вооружённой банды.

Привлечение молдаван (имевших, в частности, большой опыт в области виноградарства) сыграло свою положительную роль в заселении опустевшего полуострова – уже через десять лет после воцарения Александра, в начале 1770-х гг. Крым превратился в главный винодельческий регион державы. Крымские вина начали успешно конкурировать с импортными марками: из Франции, Италии и той же Молдавии (бывшей на середину XVIII в. основным поставщиком вин на рынки Цесарства).

В самой же Молдавии, как говорилось выше, положение крестьян было тяжёлым. В феврале 1755 г. это привело к крупному восстанию крестьян в районе г.Ботошань. Поводом к выступлению крестьян послужило решение местного помещика об увеличении барщины на один день. Крестьяне, возглавляемые священником местной церкви отцом Андроником, двинулись к резиденции своего боярина, требуя "вспомнить о христианском милосердии". По дороге на припоминающую крестный ход процессию крестьян напали люди боярина. Однако им не посчастливилось – крестьяне их побили. Затем мужики вооружились вилами, косами и топорами и напали на боярский двор. Убив хозяина и его семью, они "пустили с дымом" всё его поместье. Услышав о событиях у соседей, поднялись крестьяне соседних сёл. Вскоре вся Северная Молдавия была охвачена огнём восстания. Повсеместно горели господские дворы, их хозяева в панике укрывались от гнева своих холопов в укреплённых городах.

Во главе восставших встал другой православный священник – отец Леонид. До того, как принять свой духовный сан, он был офицером княжеского войска и в своё время принимал участие в войне против .узурпатора Марека Лупула. Военный опыт Леонида позволил ему сделать из разрозненных повстанческих отрядов некое подобие регулярной армии. Историки отмечают наличие в войске Леонида-Андроника таких подразделений, как "полк" ("pulk") для пехоты и "хоругвь" ("horonghev") для конницы (некоторая часть "приватных команд" бояр примкнула к войску повстанцев). Стоит отметить, что для "официальной" военной терминологии молдаване использовали польские термины – к этому времени все "серьёзные" документы писались в Молдавском княжестве именно на этом языке, "с учётом", впрочем, местной фонетики.

Итак полки и хоругви повстанцев Леонида-Андроника (в дальнейшей историографии именно так, по именам двоих предводителей, и называлось это восстание) превратились к апрелю 1755 г. в реальную значимую силу, контролировавшую уже не только сельскую местность, но и небольшие городки. Князь Сигизмунд и его окружение бежали из Ясс и укрылись в замке в Сучаве, рассчитывая в случае неудачи скрыться на территории Цесарства. Бояре, между тем, по-прежнему не могли договориться между собой, кто именно должен встать во главе объединённого войска. Повстанцы в мае 1755 г. осадили молдавскую столицу.

События в Молдавии не остались без внимания и соседней Валахии. Режим в Бухаресте значительно отличался от режима в Яссах. Там у власти находились "фанариоты" – лояльные Османам греки, которые были элитой православных земель Империи. В Валахии все более-менее значимые должности принадлежали именно им. Собственно валашская аристократия была оттеснена на второй план. Хотя бухарестские господари менялись часто (следствие коррупции при принятии Константинополем решений об их назначении), большинство из них относилось именно к фанариотам. Даже, когда господарь происходил из местной аристократии (как, например, фамилия Гика), он всё равно был окружён греками, контролировавшими все дела княжества.

Валашские бояре были крайне недовольны "фанариотским режимом" у себя в стране и с завистью оглядывались на соседнюю Молдавию, где для боярства были созданы прямо-таки "тепличные условия", о которых валашские аристократы могли только мечтать, глядя, как их "оттирают в сторону" пришлые греки. В то же время становилось ясно, что цесарь Александр не намерен "экспортировать" в Молдавию "стальные" порядки, а даже и не намерен менять там форму правления.

Поэтому в Валахии возник заговор, направленный не просто на свержение господаря Константина Маврокордата, а на устранение "фанариотского режима" и поддерживавшей его турецкой власти вообще. Эмиссар заговорщиков Ионица Гречану-Корнеску ещё в октябре 1754 г. прибыл в Киев с предложениями для канцлера. От имени валашской аристократии он выдвинул план "на случай внезапной смерти господаря Маврокордата". Вопрос о возможных причинах смерти обладающего отменным здоровьем грека сторонами не поднимался. Но если таковое событие всё-таки произошло, новый господарь (Гречану дал понять, что это будет представитель "местных") немедленно обратился бы к цесарю с просьбой "принять несчастный край под своё высокое покровительство". Заговорщики рассчитывали, что в окрестностях Бухареста, Тырговиште и ещё нескольких городов (но не в них самих) разместятся введённые туда цесарские войска, предназначенные для защиты нового вассала от турок.

Канцлер поблагодарил эмиссара за сообщение и от имени цесаря заверил его в расположении своего монарха к валахам. Однако конкретных обязательств он на себе не взял, обещая лишь "донести сии чрезвычайно важные пропозиции до слуха Светлейшего Пана". Цесарь сразу же настроился по отношении к идее завоевания Валахии отрицательно. Главным фронтом для Цесарства был и оставался фронт шведский. Никакие, даже самые большие, приобретения на Дунае не заменили бы потерянных Риги и Гданьска. А и в ценности Валахии у Александра (с чем соглашались все его советники) были большие сомнения. С достоинствами союзников из Дунайских Княжеств цесарские генералы уже были отлично знакомы на молдавском примере – "каждый за себя, один Цесарь за всех". Боевая ценность боярских "команд" позволяла тем эффективно бороться исключительно друг с другом, в случае реального турецкого вторжения тяжесть боевых действий неизбежно свалилась бы на цесарское войско. И только на него – чего стоит верность бояр, показала история с Мареком Лупулом.

Поэтому было решено валашским заговорщикам не помогать, но и не сообщать им об этом прямо. Пусть действуют, "а там видно будет". В любом случае, головной боли у Турции должно было прибавиться. Гречану отбыл обратно домой с подарками от цесаря – с ним он встретился на приёме в Мариинском Дворце, но толпившиеся вокруг придворные "не позволили" валашскому боярину поговорить с Александром откровенно. Именно этого и хотел монарх – отослать эмиссара с синицей в руках так, чтобы тот был уверен, что держит журавля в небе.

Но восстание Леонида-Андроника спутало все карты. Валашские бояре заколебались – в Валахию бежало из Молдавии множество богатых людей, рассказывавших об ужасах, которые творят повстанцы со всеми, кого только принимают за "боярина". Такая Молдавия никак не напоминала им "земли обетованной". Часть заговорщиков оказалась невоздержанна на язык – и "заговор даков" (ряд валашских бояр носился с планами грядущего объединения обоих княжеств в единое "Королевство Дакия" под цесарским протекторатом) перестал быть секретом. В мае 1755 г. Константин Маврокордат арестовал и казнил нескольких вождей заговора. Но на всякий случай турки отстранили от власти и его – новым валашским господарем стал Константин Раковица.

Идея обратиться за помощью к цесарю витала в воздухе и в Молдавии, причём с обеих сторон. В начале восстания цесарские генералы сохраняли нейтралитет, не вмешиваясь в боевые действия, лишь изредка беря под свою защиту семьи спасавшихся от "леонидов" (так прозвали мятежных крестьян) бояр и купцов. По краю распространялись слухи о тайном соглашении между людьми цесаря и восставшими – новым князем должен был стать, якобы, некий грек, который немедленно освободил бы всех крестьян и казнил бы всех бояр. Иные, однако, говорили, что Молдавию возглавит некий присланный из Москворуссии архиепископ (имена назывались разные), но мужиков, опять же, именем Иисуса Христа и Государя Цесаря освободит. Князь же и бояре, со своей стороны, просто умоляли поляков "спасти несчастный край".

Цесарь не питал особой симпатии к молдавским боярам, но развитие событий становилось всё более угрожающим. "Леониды" потерпели поражение при Яссах, но зато проникли на юг и осадили Васлуй. В глазах молдавских крестьян наличие во главе повстанческого войска двух священников превращало восстание в "войну за веру" и подливало масло в огонь. Обострение отношений с Османами, вызванное разоблачением в Бухаресте "заговора даков" грозило перерасти в турецко-польскую войну. В этих условиях спокойное наблюдение за гражданской войной у своих границ становилось непростительной роскошью. Размещённым в Молдавии цесарским войскам были отправлены из Киева соответствующие приказы.

15 сентября 1755 г. у села Унгены переправившемуся через Прут отряду повстанцев преградил дорогу эскадрон польских улан под командой ротмистра Ксаверия Браницкого. Находившиеся там оба крестьянских вождя, не подозревая ничего плохого, отправились к нему узнать, что именно происходит. Вместо ответа Браницкий приказал заковать как Леонида, так и Андроника в кандалы и взять под стражу. Вслед за этим уланы атаковали молдаван с саблями наголо. Услышав о пленении своих предводителей, крестьяне бросились бежать, но их настигли и перебили на берегу реки – спаслись только те, кто успел вскочить в лодки. Эта встреча не была случайна – Браницкий уже несколько недель искал восставших священников, чтобы выполнить секретный приказ военного комиссара – обезглавить повстанцев. Теперь, когда командование польских войск получило его рапорт, оно приказало и другим полкам атаковать мятежников. Шансов устоять против регулярных цесарских частей у тех не было – восстание потерпело поражение.

Осень и зима прошли в Молдавии под знаком боярского террора – теперь, когда повстанцы перестали существовать, как организованная сила, с их остатками могли справиться и надворные команды. Показательная казнь Андроника и Леонида (после пленения Браницкий выдал их в руки князю Сигизмунду их в Сучаве, где их первым делом лишили сана, а затем подвергли пыткам) длилась два дня – победившие бояре долго и изобретательно мстили побеждённым за свой страх. Казнены были и многие рядовые воины Леонида-Андроника.

Ксаверий Браницкий был хорошо награждён за "дело 15 сентября". Он получил Цесарский Крест и крупную сумму денег. Он был отмечен по службе – уже через год, в 1757 г. его произвели в полковники. В дальнейшем он не раз проявил себя, как храбрый офицер и верный подданный цесаря. Но вот гордился ли он своей унгенской победой – никто так и не узнал.

Боярские репрессии вызвали новый отток крестьян из княжества. Княжеское войско патрулировало границу с Цесарством, но выловить всех беглецов было невозможно. Дело дошло до того, что многие молдавские села просто обезлюдели, а поля, виноградники и пастбища пришли в запустение. Победа оказалась пирровой – люди мрачно острили, что "скоро в Молдавии будет больше бояр, чем мужиков". В условиях острого дефицита рабочей силы молдавское Собрание в 1757 г. приняло закон об ограничении крепостного права в княжестве. Закон устанавливал предельную сумму выкупа за крестьянина и позволял ему после её выплаты свободно переселиться на новое место. Законодательно ограничивалась также максимальная длительность барщины.

Молдавские реформы 1757 г. ("Кодекс Сигизмунда") в основном копировали положения Кодекса Законов ("Правильничаска Кондикэ"), принятого в Валахии по инициативе Константина Маврокордата (в том же 1757 г. этот грек снова вернулся к власти в Бухаресте) ещё десять с лишним лет тому назад и по той же причине массового бегства крестьян. Из Валахии мужики тоже бежали – и тоже к Чёрному морю. Правда, на тамошнем виноградарстве это никак не сказывалось – в Валахии виноградарей не было, турецкие власти производство вина запрещали.

Сады и виноградники Крыма из года в год становились всё более и более ухоженными. Усилиями всё прибывающих и прибывающих туда молдавских и валашских крестьян.

Изменено 19 Feb 2011 пользователем moscow_guest

17 Feb 2011

Второй: "ратоборческий" или "мученический" – путь активной борьбы со "слугами Сатаны". "Ратник" должен был вести непрерывную войну с "Антихристом". Слово "война" использовалось здесь в своём прямом смысле – обязанностью "ратоборца" было физическое уничтожение "подручников Диавола", т.е. всех, имевших маломальское отношение к властям Цесарства – начиная от солдат и кончая сельскими урядниками. "Ратники" возводили свою родословную к гетману Степану Разину (в 1751 г. официально причисленному ИПЦ к лику святых) и "сикариям" времён Первой Мировой Войны.

А отчего Вы не используете термин "шиши", это позднее самоназвание начало применяться в смысле тать, разбойник, а в период Смуты и польской интервенции оно вроде эквивалентно понятию партизанства

17 Feb 2011

А отчего Вы не используете термин "шиши", это позднее самоназвание начало применяться в смысле тать, разбойник, а в период Смуты и польской интервенции оно вроде эквивалентно понятию партизанства

<{POST_SNAPBACK}>

Здесь с одной стороны (польско-московской) существует граничащая со снобизмом любовь к латинским и греческим словам и выражениям (РИ-польская шляхта также обожала "блистать" латынью) - отсюда термин "сикарии". С другой же (великорусской) присутствует сильный религиозный фанатизм и склонность к "высокому штилю" - и отсюда берутся "противящиеся Сатане", "мученики", "ратоборцы" и т.д. "Шиши" просто не укладываются ни в одну из этих языковых схем.

Offtopic: Сегодня объём приложения превысил объём изначального романа! :rofl:

Изменено 17 Feb 2011 пользователем moscow_guest

18 Feb 2011

1. А какой флаг используют костромские сепаратисты? У меня почему то РОА ассоциируется с андреевским.

2. ИМХО не раскрыта тема Новгородчины во время Карнавала Свободы - у неё то кроме религиозного фанатизма будет желание не делится с Речью своими доходами (как Хорватия, в РИ Югославии, там ведь тоже в 1970-х всё началось с того как будут распределятся инвестиции из -за границы и сборы в бюджет)? Ведь это один из самых экономически развитых регионов?

Вообще Речь мне кажется очень похожей на РИ Югославию.

18 Feb 2011

Из Валахии мужики тоже бежали – в основном в австрийскую Трансильванию.

<{POST_SNAPBACK}>

Вообще -то, в реале было скорее наоборот.

Конечно, если верить этому источнику

Барщина для большинства населявших Венгрию крестьян в 18 веке составляла четыре дня в неделю. И оброк помещику, и налоги государству, которые надо было платить из дохода, даваемого работой на своем наделе в оставшиеся три дня недели, тоже никто не отменял. Кроме того, в отличие от воевавшего силами дворян, гайдуков и секеев княжества Трансильвания, Австрийская империя ввела всеобщую воинскую повинность. Поэтому не удивительно, что для Трансильвании 18 века постоянной проблемой было бегство населения в Валахию и Молдавию, хотя там во времена фанариотов тоже жилось не сладко.

Мир Королевы Барбары

1136 сообщений в этой теме

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Создайте учётную запись или войдите для комментирования

Создать учётную запись

Войти