Античный стимпанк

5 Feb 2015

Напильник хотя бы они знали?

Железный напильник знали уже ассирийцы. Бронзовый - египтяне не самого нового царства...

6 Feb 2015

С этого места поподробнее.

Два слоя проводника (золото) и слой диэлектирка (сухое дерево) между ними - лейденская банка, простейший конденсатор. Заряжался от статического электричества (трение о шерстяное покрывало). Правила ТБ, изложенные в Ветхом Завете и смертельные случаи от неосторожного прикосновения прилагаются.

6 Feb 2015

вообще технологии

Выше уже писали - медь/бронза налипают на резец. Для того, чтобы проявилась потребность в обработке резанием, нужно массовое производство изделий из стали/железа, которые надо резать.

9 Feb 2015

А технически примитивный электромотор (он же генератор) много проще парового движка.

да. но практической экономической ниши для него нет. а жаль.

Тибру промолвил квирит: Я запру тебя стенкой

Будешь с вершины сигать и вращать меднотянутый ротор

Знай же речная вода: "Здесь Рим - здесь и прыгай"

4 Mar 2015

В кои-то времена зарегистрировался на форуме едва ли не только для того, чтобы ответить в этой теме, когда она была ещё в начале. И вдруг сейчас обнаружил, что она жива и прямо-таки цветёт. Поэтому хотелось бы поделиться некоторыми вновь обретёнными знаниями и мыслями (демографическими, в первую очередь). Информацию собирал и отбирал долго, поэтому заранее извиняюсь за длиннопост, многобуков и некоторую сумбурность. Форум возмущается количеством картинок в одном посте, поэтому придётся разбить один пост на несколько.

В первую очередь, цель поста в том, чтобы привести и разложить всю основную имеющуюся информацию относительно демографии и экономики РИ периода расцвета и Англии\Европы на рубеже начала индустриализации. И тем самым поспособствовать более обоснованному, что ли, обсуждению чего-либо.

Выводы же и обобщение будут в конце, когда выложу всё, что собрал.

Во-первых, соглашусь с этим:

Что до моего взгляда на вопрос, то лично я бы указал на:
- приличную урбанизацию (причём не мегаполисную, а мелкогородскую, наращивающую средний класс)
- хороший уровень ремесленного производства, создающий товарное предложение
- выраженное разделение города и деревни (как фактор способствующий разделению труда и возникновению перекрёстного спроса
- города на продовольствие и сырьё, деревни на ремесленную продукцию, а также стимулирующий горожан вкладывать средства в производство, а не в скупку земельной недвижимости).
- политическую децентрализацию при отсутствии сильной внешней угрозы (как фактор, способствующий росту местного самоуправления городов, что позволяет тем проводить политику и принимать законодательные нормы в пользу ремесленных производителей) но не чрезмерную
- чтобы города были вынуждены конкурировать экономическими, а не чисто военными средствами
- культуру престижного потребления, создающую устойчивый спрос на различные предметы роскоши и прочие излишества как элемент социального самоутверждения
- развитую письменную культуру и достаточно высокий уровень образованности населения (хотя бы городского)
- "прагматичную религию" не зацикливающуюся на теме "богатство - грех" или "материя - отстой, нужно думать только о духовном", протестантизм - не обязателен, достаточно отсутствия культа аскезы и гностической брезгливости к материи
- отделение церкви от государства, хотя бы в форме "кесарю - кесарево", чтобы религиозные нормы не начинали регулировать юридическую практику и быт

Начнём с демографии во времена всей этой индустриальной революции, ибо она, по умолчанию, должна вытекать из демографического перехода: аграрное общество, смертность снижается -> больше детей при том же уровне рождаемости доживает -> в ответ для избежания обеднения и голода снижается уровень рождаемости -> появляются многочисленные поколения, чья доля которых (трудоспособного населения) в общем населении резко возрастает, но чьи расходы на своих детей уже гораздо меньше, чем те, что были на них -> в результате демографический дивиденд и рост капитала на душу населения.

Соответственно, нужно смотреть на снижение смертности и кривую естественного прироста. Всё-таки, если мы хотим индустриализацию в античности, то необходимо как-то поставить античность в условия, подобные таковым в Европе накануне начала индустриального периода.

Что дают данные с Демоскопа за 250 лет (по Ж.-К. Шене, 1986):

ОКС - общий к-т смертности (число умерших на тысячу населения), ОКР - общий к-т рождаемости (родившихся на тысячу населения). Коэффициенты грубые, ибо сильно зависят от возрастной структуры (много стариков + низкая смертность = высокий к-т = мало стариков и высокая смертность), что видно у Англии, где при том же реальном уровне рождаемости ОКР растёт из-за того, что увеличивается доля молодого населения - но более точных коэффициентов по таким временным рядам нет.

Главная фишка здесь в том (и это вопрос, над которым демографы ломают голову уже давно), что демпереход начался во Франции на 100 лет раньше, чем в Англии и чем во всей остальной Европе, и ко времени английской промышленной революции успел продвинуться значительно дальше, при этом в Англии он начался позже (и отчасти потому был более пикообразен, а у Франции более растянут) и выступил катализатором индустриализации, а во Франции начался раньше и к такому не привёл.
Другой пример - оно же в России и Германии (отсутствующие данные соединены в целях лучшего восприятия):

Видно, что чем позже и более внезапно страна вступала на путь индустриализации, тем выше были у неё к-ты (Россия - максимальный уровень из всех европейских стран). В Германии пик перехода пришёлся на конец XIX века, в России - на годы революции и ГВ (и потому был, увы, в значительной степени съеден). (Во Франции, кстати, тоже на годы революции и наполеоновских войн) Но сама идея в том, что у предполагаемого нами античного мира уровни рождаемости и смертности, по всей видимости, подобны российским (о чём говорит уже факт того, что известные таблицы рождаемости по римскому Египту показывают среднее число детей от 7 до 9, в то время как в дореволюционной России было 7 (а в Украине даже 7,5), что было наибольшим уровнем в Европе (Франция и ВБ, например, вступали в активную фазу перехода уже со средним числом детей в 4,5-5)), и если мы хотим иметь условия для индустриализации, то необходимо даже не просто создать условия для того, чтобы снижение смертности стало возможным (ибо без этого об урбанизации и дем. дивиденде можно и не думать) - что уже масштабная задача (необходима инфраструктура, различные технологии для борьбы с болезнями, некоторое образование), но чтобы и уровень рождаемости уже претерпел некоторое снижение и при сниженной смертности уровень рождаемости не оказался внезапно опережающим темпы роста благосостояния - иначе будет мальтузианская катастрофа. Но об этом дальше ещё будет.
Более наглядно демографический переход в сравнении между странами можно представить так (линии сглажены по 5 точкам для лучшей визуальности):

Другая мысль состоит в том, что для индустриализации необходима некоторая критическая масса в населении - но скорее не самой страны, а всей "ойкумены", экономически связанных (если даже не интегрированных) между собой культурно\религиозно родственных стран. Как в солнце начинаются ядерные реакции по достижении некоторой массы, так и в этой ойкумене начинаются процессы индустриализации, поскольку рынок становится достаточно большим и из-за эффектов масштаба производство множества вещей обретает рентабельность (но, конечно, ещё влияют затраты на логистику, которые благодаря НТП активно снижаются, и при, скажем, константном уровне логистики времён РИ можно предположить, что для индустриализации необходим больший численный масштаб ойкумены).

За данными можно обратиться к книжке "Население Европы" весьма таки великого отечественного демографа Б. Ц. Урланиса. Труд хоть уже и старый, но актуальности не теряет. На нескольких стах страницах автор детально разбирает, почему у тех или иных стран должно быть именно такое население. Единственное - страны даны в границах 1914 года.

Для начала - просто динамика численности населения.

Примечательно, конечно, как кривые Франции, Италии и Англии (здесь именно Англия) разными путями пришли к одной и той же точке. Или Франции и России разошлись.
Однако пересчитаем всё в годовые темпы роста. И внезапно видим, что, фактически, "точка бифуркации", начала ускорения для всей Европы (кроме Балкан и Нидерландов) - примерно 1700-й год.

Таким образом, получается, что если нам требуется индустриализация античности, то мы должны не какую-то отдельную страну поместить в момент изобретения паровой машины, но всё средиземноморье поместить в условия, максимально эквивалентные 1700-му году. Чтобы в какой-то стране в конце концов выстрелил паровик, вся ойкумена этой страны должна прежде прийти в активный социально-экономический рост и культурный обмен. Численность населения Англии в 1700 году - всего 5 миллионов человек, значительно меньше численности Италии или Египта в лучшие римские времена, но численность населения всей Европы за исключением России - почти 100 миллионов, что в 2-3 раза больше численности населения РИ. Даже на заре промышленной эпохи, в 1820-м году численность населения Англии только едва-едва переваливает за 10 миллионов - в то время как численность населения Европы (без России) - уже почти 150 миллионов.

Но это касаемо просто чисел. За более развёрнутым изложением по части периода индустриализации сначала я бы обратился к книге А.Г.Вишневского (хоть и также старой, но суть та же) "Демографическая революция":

"Таблица смертности, построенная по материалам надписей на мумиях, собранным М. Омбером и К. Прео и относящимся к Древнему Египту римского периода (III в. до н.э. - IV в. н.э.), дает е₀, равное 28,7 года. Оценки средней продолжительности жизни по материалам надгробных надписей для различных провинций Римской империи, выполненные разными авторами, колеблются от 14,5 года для Лациума до 42,9 года (мужчины) и 40,7 года (женщины) для Африки. Палеодемографическая таблица смертности, составленная по материалам аварофранкского могильника IX в., дает е₀, равное 26,7 года. Согласно обобщенной палеодемографической модели Д. Ачади и Я. Немешкери, отражающей условия смертности населения средневековой Венгрии (Х-ХII вв.), Ео = 28,7 года."
Но опять же - это ожидаемая продолжительность жизни при рождении. Она в значительной мере формируется высокой младенческой смертностью, выкашивающей при традиционном уровне смертности треть детей до года, и в сумме примерно половину до 20 лет. Человек, который пережил первые 10 лет жизни, имеет уже ожидаемую продолжительность жизни в данном возрасте, как правило, в районе порядка 40 лет.

"До исторического переворота в смертности оставалось совсем недолго, но, по словам французского историка П. Губера, «люди до 1740 г. и особенно люди классического XVII в., которые постоянно трепетали перед тремя традиционными и почти каноническими бедствиями - “A peste, fame et bello, libera nos Domine”, - эти люди не представляли себе, не могли вообразить подобных изменений, подобной “революции”». И лишь примерно с середины XVIII в. население Западной Европы ощутило ветер надвигающихся перемен.
Именно в этот период началась та глубокая трансформация структуры причин смерти, которая привела в конечном счете к возникновению совершенно нового типа смертности. В первую очередь обращает на себя внимание ослабление силы причин, вызывавших катастрофическую смертность в периоды демографических кризисов - голода и эпидемий.

Голод отступал медленно. “Вспышки голода потрясали Европу весь XVIII в., и во второй половине этого века казалось, что все враждебные силы без исключения сговорились удерживать этот континент в состоянии хронического голодания”, - пишет Жозуэ де Кастро.

Но все же развитие производительных сил и постепенный рост капиталистических отношений, по-видимому, не могли не оказать влияния на питание населения. Вспышки голода стали повторяться реже, и сила их понемногу ослабевала. Этому способствовали, в частности, совершенствование методов ведения сельского хозяйства (переход от трехполья к более интенсивной плодосменной системе, заготовка на зиму корма для скота, большую часть которого еще в конце XVII в. просто забивали осенью, и т.п.), развитие торговли и средств сообщения (в средневековой Европе отдельные районы были почти не связаны друг с другом, и если в каком-нибудь из них производство продовольствия почему-либо сокращалось, помощи ждать было неоткуда) и т.д. Роль голода и хронического недоедания как причин высокой смертности начала идти на убыль".

Эпидемии:

Эпидемии также долго сохраняли свою грозную силу. Даже в XVIII в. Европа знала три крупные вспышки чумы: в 1720,1743 и 1759 гг. и несколько более мелких. Страшным бичом в Европе в XVIII в. была оспа. Современники считали, что среди достигших 30-летнего возраста почти не было людей, не перенесших оспы, причем из заболевших оспой умирал каждый седьмой или восьмой, а среди маленьких детей - каждый третий [23: 256-257]. Немалые опустошения производили эпидемии тифа. В Скандинавских странах, например, во второй половине XVIII в. ежегодно оспой и тифом было обусловлено не менее 10% всех смертей, а в каждом втором году на долю этих болезней приходилось, по крайней мере, 20% всех смертей [48: 52].

Но все-таки к XVIII в. произошли некоторые изменения, появилось лучшее понимание природы эпидемий, характера их распространения, и люди научились если не бороться с ними, то по крайней мере принимать некоторые меры предосторожности, в частности, устанавливать карантины, изолировать заболевших и т.п. Были предприняты первые попытки международного сотрудничества в борьбе с эпидемиями (в 1792 г. был создан первый международный карантинный совет в Танжере), сказались и результаты общего экономического и культурного развития европейского общества. Наконец, не исключено, что, как полагают некоторые исследователи, определенную роль сыграли “естественные” факторы: ослабление вирулентности возбудителей некоторых болезней, не связанное с совершавшимися в обществе изменениями, а происшедшее потому, что вирулентность микроорганизмов вообще подвержена колебаниям [42].

Так или иначе, но население Европы уже не становится такой легкой добычей эпидемий, какой оно было в прошлые века. “В XVII в. исчезает проказа... Сифилис, после периода страшного усиления в конце XV и в начале XVI в., теряет свой эпидемический характер. В XVIII в. уменьшаются эпидемии кровавого поноса, до того производившие огромные опустошения” [13: 14]. Чума “перестает уже играть в жизни общества ту страшную роль, которая была ей присвоена в ХV-ХVI, даже в XVII веках” [5: 81]. На протяжении XVIII в. распространяется, по крайней мере, среди некоторых слоев населения инокуляция оспы (прививка здоровым человеческой оспы, что создавало риск тяжелого заболевания и даже смерти от оспы, но у большинства инокулированных приводило к выработке пожизненного иммунитета).

И все же суммарное действие причин катастрофической смертности к XVIII в. явно ослабело, и их роль среди других причин смерти стала гораздо более скромной. В результате в Западной Европе почти прекратились кризисные подъемы смертности. Впервые в истории человечества катастрофическая, экстраординарная смертность была поставлена под контроль. Разумеется, это был еще весьма несовершенный контроль, но все-таки он стал главным фактором начавшегося в ряде западноевропейских стран снижения смертности. «В XVIII в. “пики” смертности
почти исчезают: срезанием этих “пиков” и объясняется падение смертности» [25: 2281, “все материалы по всем странам и городам показывают падение ее в XVIII в.” [25: 227], отступление смерти во второй половине XVIII в. не вызывает сомнений.

Ограничение действия причин катастрофической смертности еще не дает оснований говорить о появлении на исторической арене принципиально нового типа смертности. В нормальные, некризисные периоды люди продолжали умирать по законам, присущим традиционному типу смертности. Но демографические кризисы, сопровождающиеся катастрофическими подъемами смертности, - неотъемлемая черта традиционного типа смертности. Коль скоро они прекращаются, уже нельзя считать, что этот тип смертности сохраняется в неизменном виде. Поэтому в устранении систематических “пиков” смертности можно видеть первый шаг к устранению самого традиционного типа смертности.

О медицине:

Можно думать, что уже в XVIII в., когда впервые было значительно ограничено действие причин катастрофической смертности, намечались и первые перемены в структуре причин “нормальной” смертности в спокойные, некризисные годы. Они должны были естественно вытекать из всех перемен в экономических и социальных условиях жизни западноевропейского общества, которые к XVIII в. стали уже достаточно ощутимыми. Мы не располагаем данными о структуре причин смерти до середины XIX в., но знаем, что еще и к этому времени смертность оставалась преимущественно экзогенной. Следовательно, те перемены в соотношении причин смерти, которые могли совершиться в XVIII в., а до этого и подавно, могли быть очень небольшими, не менявшими сущности типа смертности. Тем не менее они медленно и постепенно подводили к качественному скачку, к возникновению нового исторического типа смертности.

Этот скачок начался примерно в середине XIX в., в период, когда к действию общих социально-экономических факторов, порожденных развитием буржуазного общества, добавилось действие некоторых специфических факторов, влияющих на здоровье и длительность жизни людей непосредственно и даже, до известной степени, независимо от уровня их благосостояния. Речь идет прежде всего о новых санитарно-гигиенических условиях и новой роли медицины, вытекавших из особенностей развития промышленного капитализма и связанного с ним научно-технического и культурного прогресса.

В XIX столетии ускорились начавшиеся еще в XVII-ХVIII вв. изменения в личной гигиене. Поддержание чистоты тела, одежды или посуды, элементарная гигиена питания, умение бороться с насекомыми-паразитами и тому подобные вполне обычные в наше время вещи очень молоды. Еще в начале XVII в. англичанин Т. Кориат, путешествуя по Италии, был поражен тем. что "итальянцев нельзя заставить есть руками: они исходят как бы из того, что не у всех руки чисты” [13: 26]. На протяжении XVII-ХVIII вв. обычаи не есть руками, ежедневно умываться, менять белье и другие постепенно распространялись среди богатой части населения европейских стран, но только в XIX в. они стали прочно входить в быт народа. Этому способствовали, с одной стороны, преодоление замкнутости сельской жизни и ускорившееся распространение новых культурных навыков, с другой - серийное производство более рациональной и гигиеничной одежды, дешевых товаров массового потребления (белья, посуды), доступных гигиенических средств (мыла и пр.), медикаментов и т. п.

XIX в. был периодом стремительного роста крупных городов, которые, при прежнем уровне требований к коммунальной гигиене, должны были бы превратиться в опаснейшие очаги эпидемий. Однако новые экономические и технические возможности позволили в значительной степени нейтрализовать эту опасность. Развитие крупной промышленности сделало возможным техническое переустройство жизни людей, строительство более благоустроенных жилищ, развитие санитарной техники и оздоровление населенных мест. Уже в начале XIX в. стали осуществляться первые мероприятия по реконструкции городов, созданию централизованных систем водоснабжения, канализации, очистки. Впоследствии они принесли плоды в виде резкого сокращения смертности от таких болезней, как сыпной тиф, чума, холера, дизентерия и другие желудочные заболевания. Большое значение имели новые методы обеззараживания питьевой воды, стерилизации пищевых продуктов, отопления и освещения жилищ и производственных помещений, постепенное изменение условий труда, развитие техники безопасности и т.д.

Огромную роль в борьбе с экзогенной смертностью сыграл прогресс медицины, который в значительной степени базировался на связанных с развитием промышленности успехах химии и биологии. Еще в конце XVIII в. Э. Дженнер открыл метод создания надежного иммунитета против одной из самых страшных болезней - оспы, что не только сделало возможной полную ликвидацию этой болезни, но впервые показало огромную эффективность принципа, которому суждено было стать одним из краеугольных камней профилактической медицины принципа индивидуальной защиты человеческого организма. Применение этого принципа в борьбе с оспой оставалось исключением в медицинской практике до последней трети XIX в., когда, прежде всего благодаря работам Л. Пастера, была создана бактериологическая теория болезней и указан принципиальный путь борьбы с ними. Этот путь вел не только к надежной профилактике инфекционных заболеваний путем вакцинации, но, как показало развитие микробиологии уже в XX в., и к чрезвычайно эффективному лечению многих из них.

Таким образом, для снижения смертности нам необходимо, во-первых, обеспечить единый рынок сельхоз-товаров и относительно оперативную логистику к нему, а, во-вторых, обеспечить сколько-нибудь массовую медицину (и каким-то образом изобрести вакцинацию) и развитие гигиены, чтобы, в первую очередь, города могли расти без угрозы нарваться на эпидемию.

О рождаемости:

Систематическое снижение смертности создало совершенно новую ситуацию. При увеличении средней продолжительности жизни с 25 до 40 лет доля детей, доживающих до 20-летнего возраста, увеличивается примерно на 40%, при достижении средней продолжительности жизни в 50 лет - на 65%. Одновременно со снижением смертности повышается реальная плодовитость, удлиняется время брачной жизни женщины, в силу чего обнаруживается тенденция к росту среднего числа рождений. Совместное действие всех этих факторов может привести к тому, что число становящихся взрослыми детей как во всем населении, так и в средней семье увеличивается в 1,5-2 раза, свидетельствуя о резком нарушении былой согласованности рождаемости и смертности.

В частности, увеличение числа выживающих детей угрожало целостности накопленных состояний, грозило дроблением мелкой земельной собственности и потому особенно ощущалось крестьянством в тех странах, где существовала частная собственность на землю.

Так или иначе, но ко времени Великой Французской революции новое репродуктивное поведение не было чем-то совершенно незнакомым или казавшимся абсолютно недозволенным даже широким слоям населения страны. Обобщая имеющийся статистический материал и все более многочисленные упоминания о новом отношении семьи к деторождению в литературе XVIII в., А. Сови приходит к следующим выводам: а) в XVII в. забота о предотвращении рождений должна была существовать в некоторых дворянских или буржуазных семьях. Хотя эффективность этой практики и нельзя недооценивать, она была все же очень ограниченной; б) в XVIII в. эта практика распространяется достаточно широко, что привлекает внимание различных авторов начиная с 1750 г.; в) примерно с 1775 г. результаты этой практики обнаруживаются в национальной статистике. Выборочная и ограниченная статистика, относящаяся к правящим классам, указывает на такие результаты еще раньше (47: 381-382].

Долгое время Франция как страна массового распространения внутрисемейного регулирования рождаемости оставалась единственным исключением в Западной Европе да и во всем мире. Французское Просвещение и французская буржуазная революция, разорвавшие “традиционные путы” во Франции, в конечном счете способствовали освобождению от них всей буржуазной Европы. Но на это потребовалось время, первоначальное же непосредственное воздействие французской революции и ее идей, по крайней мере в некоторых областях, могло быть даже обратным. Так было, например, в Англии, в которой бурное развитие промышленной революции сочеталось с реакционным консерватизмом в области этики и религии. «Когда высшие классы увидели, что их привилегиям и имуществу угрожают якобинские доктрины с противоположного берега Ла-Манша, тогда сильное отвращение к французскому “атеизму и деизму” подготовило благоприятную почву для большей “серьезности” джентри. Индифферентизм и веротерпимость в вопросах религии казались теперь мятежными и непатриотичными, соответствующие изменения произошли также и в нравах - распущенность или веселость сменились лицемерием или добродетелью» 136: 498].

Понадобились многие десятилетия экономического и социального развития, напряженной политической и идейной борьбы, чтобы английская семья смогла, - более того, оказалась вынужденной - увидеть свое демографическое поведение в новом свете. Еще “семидесятые и восьмидесятые годы были периодом не только больших семей, но и пуританизма в области этических и сексуальных идей" [36: 561].

Возвращаясь же к книге Урланиса, можно почерпнуть много относительно разных этапов эволюции самого населения:

О римском периоде:

"Белох дает для европейских провинций Римской империи цифру в 23 млн. человек. К этому надо прибавить еще Британию, которая была завоевана позднее (около 1 млн. человек, см. стр. 45). Кроме того, Европу населяли разнообразные германские племена, сарматы, эсты, венеды и др. Численность германских племен составляла примерно 3 млн. человек (см. стр. 24). Численность славянских племен была, вероятно, несколько более этой цифры. Если мы учтем еще другие племена неримской Европы к 14 г. н. э, то придем примерно к цифре в 10 млн. человек. Таким образом, население всей Европы в ту эпоху может быть ориентировочно представлено цифрой в 33 млн. человек".

"Таким образом, население Европы к началу III в. возросло только за счет провинций империи. Карштедт (Kahrstedt)* полагает, что население Испании возросло до 9 млн, Галлии — до 8 млн, дунайских стран — до 3 млн, тогда как Италия и Греция едва сохраняли свое прежнее население в 10 млн. В целом для Европы к началу III-в. численность населения можно определить примерно в 36—37 млн. человек."

"Имеются, например, некоторые данные о продолжительности жизни в античную эпоху. По Египту средняя продолжительность жизни равнялась примерно 22—23 годам. В древнем Риме средняя продолжительность жизни была немного более 20 лет". По материалам Мак Доннеля она определяется в 22 года, по таблицам Ульпиана — в 24 года, по расчетам Уилкокса — в 25 лет."

О развитии сельхоз техники в средневековье:

К тому же не следует представлять себе XI—XV вв. как эпоху полного застоя в области сельскохозяйственной техники. В эту эпоху сельскохозяйственная продукция увеличивалась как путем экстенскфикации, так и путем интенсификации. Шел процесс расширения посевных площадей, главным образом, путем расчистки лесов и осушения болот. Наряду с этим постепенно улучшалось использование земли. Если в XI в. даже во многих частях Западной Европы еще существовала залежная система (не говоря уже о Восточной Европе, где залежная система удержалась в ряде районов до XX в.), то к XV в. трехполье стало господствующей формой. Введение трехполья означало увеличение сборов хлебов как «вследствие сокращения доли пустующей пашни, так и в результате распространения озимых посевов, дающих значительно большие урожаи, чем яровые. В структуре -посевов хлебов также замечаются сдвиги. Вместо преобладания овса и ячменя, на первое место выдвигаются постепенно рожь и пшеница, имеющие большее продовольственное значение. Сельскохозяйственные орудия за это время совершенствовались. Если на виллах Карла Великого весь сельскохозяйственный инвентарь заключался в лопатах, кирках, серпах и мотыгах, то уже к XV в. плуги и бороны получили большое, хотя и не повсеместное, распространение. Если в X—XI вв. скот в качестве тяговой силы мало применялся, а лошадь использовалась только для военных щелей, то в XV в. лошадь уже не только тащит плуг, но и впрягается в телегу для различных хозяйственных надобностей.

Об экономическом развитии и Нидерландах:

Приведенные шифры хотя и не являются результатом переписи, все же могут дать общее представление об экономическом развитии Нидерландов к середине XVII в. Лишь ¹/10 часть населения занималась сельским хозяйством, тогда как для многих европейских стран характерно было скорее обратное соотношение. Тогда же Нидерланды стали чуть ли не крупнейшей торговой державой Европы. «Голландские купцы — цари, они царствуют лад морями», — говорили тогда. По вычислениям Петти, экспорт из Нидерландов во второй половине XVII в. равнялся 12 млн. ф. ст.,
раза в 2 больше Англии. К 1670 г. голландский флот насчитывал 3 510 судов вместимостью в 600 тыс. г, т. е. в 6 раз больше флотов Германии и Англии. Торговые связи со всем миром сосредоточивались в Амстердаме; в 1531 г. в Амстердаме было построено здание биржи с надписью на фронтоне: «Для нужд купцов всех наций и языков». Сам город Амстердам в XVII в. значительно возрос — со 105 тыс. в 1622 г. до 186 тыс. в 1685 г.; таким образом, один Амстердам увеличился примерно на 100 тыс. человек за столетие. Вся же Голландия в целом выросла примерно на 500 тыс. человек, достигнув 1 800 тыс. в 1700 г.

К тому же в XVII в. Нидерланды были магнитом для всех жертв религиозных преследований. Из Испании бежали евреи, из Франции — гугеноты, из Англии — протестанты, во время Тридцатилетней войны значительное количество немцев нашло себе убежище в Голландии. Этот поток иммигрантов также должен был сказаться на росте населения.
Однако уже в конце этого же столетия начался экономический упадок Голландии. Гансен (Hansen) считает даже, что зенит хозяйственного подъема Голландии приходится на эпоху заключения Вестфальского мира. Действительно, во второй половине этого столетия экономическая политика Англии (навигационный акт Кромвеля в 1661 г.) и Франции (протекционистская политика Кольбера) нанесли тяжелый удар не только судоходству, но и промышленности Голландии.
В XVIII в. Голландия утратила свое прежнее значение; рыболовство пришло в упадок, торговые связи оказались захваченными Англией. Этот упадок отразился на численности населения.

"Сильно расширилась международная торговля хлебом. Неурожаи уже в меньшей степени переходили в голод. В Голландии появились международные хлебные склады огромных размеров, запасы которых поступали в продажу при наличии благоприятной рыночной конъюнктуры. Вальтер Ралей говорил, что достаточно одного года дороговизны в Англии, Франции, Испании, Португалии, Италии, чтобы обогатить Голландию в течение семи следующих лет."

Об изобретениях:

В 1735 г. Дерби получает кокс из угля, в 1763 г. Уатт дает усовершенствованную паровую машину, в 1766 т. в Англии появилась первая доменная печь, в 1790 г. часовой мастер Гунтсман находит способ стального литья. Наряду с успехами в металлургии и энергетике идет усиленный процесс внедрения машин в текстильную промышленность: часовщик Кэй изобретает челнок-самолет, Люис — кардование шерсти, в 1762 г. Пиль создает кардную машину, в 1764 г. ткач Харгревс — прядильную машину «Дженни». Три года спустя цирюльник Аркрайт изобретает ватерную машину, а в 1775 г. Кромптон изобретает мюль-машину; в 1785 г. паровая машина вводится в прядильное производство. В следующем году сельский священник Картрайт изобретает механический ткацкий станок. Кроме этого, отметим еще изобретения И. Веджвуда в области гончарной промышленности (1763 г.), изобретение тюлевой машины, а вскоре затем и кружевной машины. Этого краткого перечня достаточно, чтобы убедиться в том, что XVIII век является переломным в хозяйственной истории Англии.

Изобретения привели к бурному росту промышленности. Если в 1771 — 1775 гг. в Англию ввозилось 5 млн. ф. сырого хлопка, то в 1841 г. было ввезено 528 млн.; если в 1721 г. в западном округе Йоркшира было произведено 75 тыс. кусков шерстяной ткани, то в 1817 г. уже 490 тыс.; добыча железа в 1740 г. составляет 17 тыс. т, а в 1834 г.— 700 тыс. т. Характеристикой промышленной революции может служить также число патентов: если в XVII в. выдавалось в среднем 3—4 патента в год, то с первой половины XVIII в. это число возросло до 8, в 1761—1770 гг.— до 22, в 1771—1780 гг.— до 30, в 1781—1790 гг.— до 57, в 1791 — 1799 гг. — до 69, а в 1801 — 1810 гг. — до 94.

4 Mar 2015

Далее можно обратиться к Мэддисону с его "Контурами мировой экономики" с 1-го века н.э. Там тоже много чего любопытного:

"К 14 г. н.э. на этой территории проживала одна пятая населения Земли. К ней принадлежали 84% населения Западной Европы, почти половина населения Восточной Европы, более половины Африки и все граничившие со Средиземноморьем страны Западной Азии. Древний Рим был самой процветающей частью мировой экономики того времени."

"Древние римляне были прагматичными политеистами, с уважением относившимися к божествам и храмам покоренных народов, ознакомляя их при этом со своими богами. Тем самым минимизировалась вероятность идеологического конфликта. Дискриминация по этническому признаку не была свойственна римлянам. Принадлежность к определенной расе никогда не рассматривалась как барьер на пути к приобретению римского гражданства. Ассимиляция способствовала процессу романизации."

Отдельно я бы обратил внимание на Египет, у которого из-за плотности населения из всей римской ойкумены, как мне кажется, наибольшие шансы приблизиться к тому, чем была Англия накануне года, эдак, 1700-го.

"Урожайность зерновых в Египте достигала 1:10, в то время как на Апеннинском полуострове— 1:4. Тем более что в Египте не было никакой необходимости оставлять землю под паром. В результате египетское сельское хозяйство производило значительное количество добавочного продукта, использовавшегося фараонами и Птолемеями для поддержки блестящей цивилизации. Однако с присвоением Египту нового статуса значительная часть этих средств попросту утекала в римскую казну. Нагруженные доверху огромные корабли везли зерно из Александрии, чтобы обеспечить хлебом население Древнего Рима. Цитируя Аврелия Виктора, Джонсон приводит его расчеты, согласно которым во времена Августа ежегодные поставки натуральных налогов в форме зерна из Египта достигали 20 млн модисв (135 тыс. метрических тонн). Они обеспечивали 70% потребления жителей Рима.

Помимо зерна из Египта в Италию вывозились также лен и льняные ткани, папирус, изделия из стекла и ювелирные украшения, мрамор, порфир и другие, использовавшиеся в строительстве, экзотические камни. Александрия оставалась главной перевалочной базой для поступавших через Красное море - товаров из Индии, Аравийского полуострова и Восточной Африки."

И, по всей видимости, время развилки должно быть явно до Антониновой чумы - чтобы поймать население на пике его численности и не допустить фатального провала в экономике (а дальше уже и похолодание подберётся) и развала всей социально-экономической системы, с переключением на "мобилизацию", утратой наколенного капитала и зачатков капитализма, его производящих.

"При Клавдии был построен порт в Остии, при Нероне —огромный «Золотой дом». При императорах из династии Флавиев были возведены Колизей, форум Траяна, Пантеон и вилла Адриана в Тиволи. Вероятно, своего высшего уровня доходы, урбанизация и численность населения империи достигли в 164 г. н. э.
В 165-180 гг. н.э. «чума Антонинов» (пандемия оспы) привела к смерти по меньшей мере одной шестой части населения, включая двух императоров. На протяжении большей части III в. н.э. политическая жизнь Рима носила хаотический характер. На протяжении 235-284 гг. н. э. на престоле побывали, сменяя друг друга, 22 императора. Все они, за исключением двоих, были убиты или погибли в бою. Нарастала напряженность на границах по Рейну и Дунаю, а также на восточных границах империи. Провинция Декуматские поля была завоёвана алеманами, Дакия — готами, а Осроена — Персидской империей Сассанидов. Все это означало дополнительную нагрузку па имперские финансы, следствием которой стал продолжительный период порчи монет и повышения цен. Между I в. н.э. и 270 г. н. э. содержание серебра в монетах снизилось с 97 до 4% (Hopkins 1980: 123). В III в. н.э. население империи уменьшилось, и почти наверняка имело место некоторое снижение доходов в расчете на душу населения

В конце III в. н.э. император Диоклетиан (284-305 гг.) осуществил важнейшие изменения в системе управления империей, направленные на ужесточение контроля над провинциями и повышение эффективности действий армии. На смену принципату, сочетавшему в себе как монархические, так и республиканские черты, пришел доминат (монархические черты проявляются более явственно, а республиканские почти не видны) и принял титул «Господина и Бога». Произошедшее при Диоклетиане удвоение числа провинций означало соответствующее увеличение бюрократического аппарата и армии. Император предпринял неудачную попытку остановить инфляцию, выпустив декрет о максимальной цене. Не принесла ожидаемых результатов и его ожесточенная борьба с христианством. Рим перестал быть центром, контролирующим жизнь империи."

"Константин I Великий построил новую столицу в Константинополе, что обусловило необходимость создания второй имперской администрации и сената. Поставки пшеницы из Египта в счет натуральных налогов были перенаправлены из Рима в Константинополь. При Константине произошло важнейшее изменение в имперской идеологии, символически выразившееся в принятии императором крещения на смертном одре. В 391 г. н.э. император Феодосий наложил запрет на языческие культы. Государственной религией Рима стало христианство. Новая иерархия епископов, священников, монахов, монахинь и отшельников финансировалась из государственных средств и пожертвований верующих. Это означало появление очередного уровня имперской бюрократии, контроль над которой был затруднен вследствие возникновения различных религиозных схизм.
Новая система привела к увеличению расходов на управление империей и повышению налогового бремени. Она обусловила и снижение значения местных элит и городских властей, игравших важные роли с точки зрения государственного управления и поддержания сплоченности в периоды республики и принципата. «В период поздней античности гражданская служба стала значительно менее популярной, чем в эпоху ранней империи, когда за получение соответствующих должностей отчаянно соперничала и несла немалые денежные траты местная аристократия». В период ранней империи «щедрые дары местной аристократии... шли на оплату строительства дорогих общественных сооружений и развлечений... когда дарители награждались бурными аплодисментами своих сограждан». Поскольку местные элиты утратили интерес к должностям на государственной службе, «в Италии и, вероятно, в большинстве северных провинций почти полностью прекратилась и практика даров со стороны аристократии» (цит. по: WardPerkins 1998: 376—378).
В IV в. н.э. население империи уменьшилось, что было обусловлено сокращением притока рабов, участившимися случаями эндемических заболеваний и целибатом христианского духовенства. В силу недостатка человеческих ресурсов в армии Рима все чаще использовались наемники, выходцы из варварских племен. Более того, варварам было разрешено создавать колонии в малонаселенных областях на востоке империи.".

О вкладе рабов:

"По его [Бранта] подсчетам, население полуострова возросло с 5 млн человек в 225 г. до н.э. до 7 млн в 14 г. н.э. С точки зрения Бранта, рост населения был связан главным образом с увеличением доли рабов в общей численности населения с 12 до 36% при стабильной или сокращающейся численности граждан. С одной стороны, Брант высказывает предположение, что из 7,5 млн человек населения 3 млн составляли рабы (р. 124). В то же время несколькими страницами позже исследователь делает выбор в пользу оценки численности населения в 7 млн человек (р. 131), из чего следует, что его оценка численности рабов снижается до 2,5 млн человек.

Массовый приток рабов имел важнейшие социально-экономические последствия. По мнению Кейта Хопкинса, рабский труд мог быть вдвое интенсивнее, чем свободный. К тому же рабы в гораздо меньшей степени зависели от жен и детей. Следовательно, применение рабского труда означало более эффективную обработку сельскохозяйственных земель; возможность получения экономии, обусловленной масштабами производства, следствием которой становились создание крупных поместий и дополнительный доход для элиты; вытеснение с земли свободных крестьян, многие из которых пополняли ряды городских пролетариев, выживавших благодаря раздаваемым бесплатно продуктам или на денежную помощь (/rumen tationes, хлебные раздачи), congiaria (раздача масла, вина, зерна, денег) и alimenta (помощь детям и сиротам). Система оставалась жизнеспособной до тех пор, пока продолжался процесс расширения империи и сопровождавший его приток рабов. Впоследствии возникла проблема даже с поддержанием постоянной численности рабов, так как уровень рождаемости в их семьях был очень низким."

Относительно численности населения РИ и её регионов он приводит следующее:

"За рассматриваемый Фриром период продолжительностью 150 лет население империи, по его оценке, возрастало на 0,17% в год. Это существенно выше, чем предлагаемая Макивеном и Джонсом оценка для периода 1-200 гг. н. э. В то же время рассматриваемые нами показатели роста гораздо более совместимы друг с другом, чем это кажется на первый взгляд. Выбор Фриром конечной точки периода был обусловлен тем, что он непосредственно предшествовал началу Антониновой чумы, эпидемии натуральной оспы, унесшей жизни 10-20% населения в различных частях империи, что впоследствии оказало долгосрочное воздействие на темпы роста населения. Если мы предположим, что уровень смертности составлял 15%, то предлагаемая Фриром для 200 г. н.э. оценка составила бы 50 млн человек, а темпы роста населения снизились бы до 0,05% в год. Согласно оценке Фрира, наивысший уровень численности населения приходится на 164 г. н. э. (р. 813) (в будущем он будет достигнут в бассейне Средиземного моря лишь в XVI в.). Именно поэтому, с точки зрения темпов роста населения, рассматриваемые нами два подхода, во многом совпадают, хотя уровень численности населения, согласно Фриру, на 13% превосходит значение, предлагаемое Маки веди и Джонсом."

Собственно, почему я и утверждаю, что делать развилку в любом последующем веке слишком поздно, и население уже критично уменьшилось, и так же (а, скорее всего, даже сильнее) уменьшилась экономика. В то время как нам нужно максимально оперативно достичь некой критической массы.

Что он пишет о смертности:

"Известно, что у древних римлян отсутствовали какие-либо табу или юридические запреты на детоубийство или отказ от детей. Фрир признавал, что эти практики оказывали отнюдь не «незначительное» воздействие на сокращение ожидаемой продолжительности жизни.
Он никак не учитывал смертность римских легионеров. Однако, по оценке Дункана-Джонса, в отставку после 125 летней службы выходили только 45% солдат. По мнению исследователя, для этой группы ожидаемая при рождении продолжительность жизни не превышала 20 лет."

"Фрир ничего не говорил о показателе ожидаемой продолжительности жизни рабов, который, вероятно, был значительно более низким, чем для свободного населения. В то же время он высказывал предположение, что репродукция рабов была недостаточной для поддержания их численности. По оценке Фрира, для того чтобы численность этой группы населения находилась на постоянном уровне, ежегодный приток новых рабов должен был составлять 20 тыс. человек.
Фрир подчеркивал отрицательное воздействие плохой канализации и инфекционных заболеваний в крупных городах, но не предлагал количественных оценок их влияния на показатель ожидаемой продолжительности жизни. В 1700 г. в Англии показатель ожидаемой при рождении продолжительности жизни составлял 38 лет (существенно выше, чем в Древнем Риме). Однако в Лондоне он не превышал 18,5 лет, в то время как в сельских областях — 41,3 (см.: Woods, р. 365; Wrigley et al., р. 614). Возможно, в Римской империи различия между городами и сельскими областями были не менее значительными."

И репродукции рабов:

"Вслед за Шейделем (Scheidel 1997: 158), я исхожу из того, что численность рабов составляла 10% населения империи. Брант оценивает численность рабов на Апеннинском полуострове в 2,5 млн человек. Я исхожу из того, что на остальной территории империи насчитывалось 2 млн рабов, что составляет в среднем 5,4% населения. По оценке Багнала и Фрира, в Египте рабы составляли менее 11% населения, причем значительная их часть приходилась на женщин, прислуживавших в домах. Уиттакер приводит доводы в пользу того, что в римской Африке «непрерывный характер отношений зависимости между богатыми и бедными... должен объяснять едва ли не полное отсутствие свидетельств заимствованного в Риме использования рабского груда в сельском хозяйстве» (Whittaker 1996: 611). Имеющиеся данные не позволяют нам судить о том, какую долю в населении составляли рабы в других частях империи."

"Иного мнения на относительную важность репродукции, с точки зрения поддержания численности такой группы, как рабы после сокращения их притока извне в результате территориальных завоеваний, придерживаются Шейдель (Scheidcl 1997) и Харрис (Harris 1980; Harris 1999). Для того, чтобы детализировать различные силы, воздействие которых компенсировало бы смертность и сокращение численности рабов вследствие освобождения, Шейдель использовал специальную демографическую модель. Он проанализировал три различных сценария и пришел к заключению, что адекватный уровень репродукции рабов позволял покрыть 8о% потребности в замещении. Шейдель высказал предположение, что для поддержания численности рабов было бы достаточно ежегодного ввоза «14 тыс. молодых варваров». Данное значение меньше, чем высказывавшаяся Фриром оценка. В свою очередь Харрис высказал предположение, согласно которому для поддержания стабильной численности рабов необходимо было поддерживать ежегодный ввоз на уровне 5% от общего количества невольников (Harris 1980). Следовательно, если общая численность рабов, согласно моей оценке, достигала 4,5 млн человек, то ежегодный их приток должен был достигать 225 гыс. человек. Поэтому оценка необходимого ввоза Шсйделя представляется мне слишком низкой, а Харриса —завышенной.
Замещение посредством репродукции превалировало и в основанной на рабском труде экономике довоенных (до Гражданской войны) США. Возможно, в случае схожих условий, аналогичная ситуация сложилась бы и в Древнем Риме."

"С другой стороны, как показал Финлей, значительная часть древнеримских рабов была занята на тяжелых работах в сельском хозяйстве и горнорудных предприятиях; при этом многие из них были закованы в ножные кандалы и подвергались телесным наказаниям (Finley 1971). Они были лишены «самой элементарной из социальных связей — родства». Рабы не имели права жениться и выходить замуж. Если же раб уже обладал семьей, то ее члены могли быть проданы другим хозяевам по прихоти владельца. После подавления восстания Спартака в 71 г. до н.э. были распяты на крестах 6 тыс. рабов. Тацит описывает убийство одним из рабов в 61 г. н.э. своего владельца, после чего, по решению сената, в качестве коллективного наказания были казнены все 400 принадлежавших ему невольников, включая женщин и детей (см.: Finley, рр. 75, 102). Значительная часть рабов была убита на аренах во время вселявших ужас представлений для развлечения толпы. Во всех этих отношениях доля древнеримских рабов была куда хуже, чем жизнь рабов в Бразилии и Вест-Индии. Таким образом, когда территориальные завоевания Древнего Рима начали сокращаться, поддержание численности рабов превратилось в важную проблему."

Об урбанизации:

"Белох изучил данные о размерах городов начиная с греческих источников, относящихся к V в. до н.э., до каталога римских городов Авсония (400 г. н.э.) (Beloch 1886: 472-490). В период правления Августа крупнейшими городами были Рим, население которого, по оценке Бслоха, достигало 8оо тыс. чел., Александрия (500 тыс. чел.) и Эфес (200 тыс. чел.). Исследователь высказал предположение, что на Эллинистическом Востоке насчитывалось довольно большое («eine ganze Reihe») количество городов с населением 100 тыс. чел. и более, но не уточнил их количество. В числе расположенных на Апеннинском полуострове во времена правления Августа городов, помимо столицы империи, Белох упоминает в качестве примечательных Остию, Путсолы и Помпеи. Другие итальянские города он рассматривал как не слишком важные. Белох особо подчеркивал резкое снижение численности население Сиракуз, Карфагена и Капуи, которые и во времена Августа страдали от вызывавшейся войнами депопуляции, и представляет фактические данные о площади 48 городов (рр. 486-487). Белох перечисляет 21 расположенный в Греции, на Сицилии и в Малой Азии город, площадь которых превышал 30 га, и 16 аналогичных итальянских городов. В частности, площадь Помпеи с населением 20 тыс. чел. составляла около 65 га. Вероятно, численность населения городов, площадь которых не превышала 30 га, была менее 10 тыс. человек."

"Джонс обнаружил свидетельства о том, что в Галлии насчитывалось 122 города, в балканских провинциях — 75 и в Африке 650 (Johns 1966: 237-239). В то же время большинство из них были «небольшими провинциальными городками, занимавшими относительно небольшие территории». В другой своей работе Джонс показывает, насколько легко можно было преувеличить уровень урбанизации римского мира: «в античности понятие «город»(civitas) использовалось отнюдь не в привычном для нас значении. Юридически, статусом города обладал и сельский округ, население которого проживало в разбросанных на его территории деревнях»".

"Согласно предположению Голдсмита, численность населения Рима достигала 1 млн человек; на остальной территории Апеннинского полуострова в 30 городах с населением более 5 тыс. человек проживали еще 300 тыс. и еще 300 тыс.человек — в 400 меньших по размерам «городах» (Goldsmith 1983: 272, подстрочное примечание 49). Затем исследователь округлил полученное значение до 1,5 млн человек. Таким образом, доля городского населения в Италии составляла 21% при общей численности населения 7 млн человек. Если мы примем оценку населения Рима, предложенную Брантом (750 тыс. человек), и ограничим оценку для других городов, рассматривая только те из них, население которых превышало 10 тыс. человек, представляется более вероятным, что городское население Италии составляло около 1 млн человек (т. е. доля городского населения достигала 14%). Впоследствии Италии достигла аналогичного уровня численности населения только в 1800 г. (табл. 1.7) Что касается остальных частей империи, то Голдсмит оценивает норму урбанизации на уровне 11,5% (5,5 млн жителей городов, в то время как общая численность населения составляла, согласно оценке исследователя, 48 млн человек). Если мы применим этот общий коэффициент в отношении населения Римской империи, проживавшего за пределами Апеннинского полуострова и составлявшего, по нашей оценке, 37 млн человек, то общая численность городского населения снизится до 4,2 млн человек. Голдсмит полагает, что в девяти городах с населением более 100 тыс. жителей проживало 3 млн человек. Возможно, это преувеличение. Однако принять данные Голдсмита гораздо легче, чем другое его допущение, согласно которому нам следует рассматривать в качестве горожан еще 2,5 млн человек, проживавших в 3000 меньших по размерам городов с населением более 100 человек."

"Что касается провинций Древнего Рима, то наиболее урбанизированной областью в то время был Египет, о чем свидетельствует ряд сохранившихся документов. Багнал и Фрир оценивают население Александрии в рассматриваемый исследователями период (I—111 вв. н.э.) в 500 тыс. человек (Bagnall and Frier 1994: 54-55), цитируя оценки Рэтбоуна для окружных столиц (метрополий). Из них только в Гермополисе проживало около 37 тыс. человек, а остальные четыре города были еще крупнее. Опираясь на приведенные исследователями данные, я прихожу к выводу, что в Египте численность жителей городов составляла около 8оо тыс. человек (около 18% населения). На долю остальных провинций остается 2,2 млн человек —около 7% их населения. Таким образом, общая численность населения империи составляет 4 млн человек, а средняя доля городского населения —9%"

"Норма городского населения Римской империи весьма близка к соответствующему показателю для Западной Европы на 1700 г. Для империи, в которой ВВП на душу населения составлял около 570 долларов (в Западной Европе в 1700 г. —около 10оо долларов), это был очень высокий уровень урбанизации.
В то же время у нас нет никаких оснований объяснять меж- страновые различия в нормах урбанизации только различиями в показателях подушевого дохода. В 1800 г. в Китае доход на душу населения достигал 6оо долларов, а норма урбанизации— 3,8%. Соответствующие показатели для Японии —около 650 долларов и 12,3%. Китайско-японская дихотомия вызвана различиями в режимах правления. Китай управлялся имперской бюрократией, основой доходов которой были уплачиваемые крестьянами доходы. Именно поэтому китайская бюрократия стимулировала развитие сельского хозяйства. Правивший в Японии военный режим сёгуна обязал даймё с самураями находиться в родовых замках, имевшихся в каждой из 280 областей, и лишил их функций управления сельским хозяйством. Кроме того, даймё были обязаны проводить определенное время в столице страны, Эдо (совр. Токио). В случае если они покидали двор, члены семьи оставались в «гостях» у сёгуна (фактически в заложниках), что гарантировало лояльность крупнейших феодалов. Теневой император и его двор были «заперты» в Киото. В 1800 г. население Японии достигло 30 млн человек. Количество жителей столицы, Эдо, составляло 1 млн человек. В Осаке и Киото проживали около 300 тыс. человек в каждом, в городах Канадзава и Нагоя — более чем по 100 тыс. человек".

Из анализа экономики РИ:

"Сравнение Рима в 14 г. н.э. и Англии в 1688г. с помощью золота как меры стоимости. В Древнем Риме 100 HS были равны 1 ауреусу, содержавшему 8 г золота. Отсюда средний для империи подушевой доход в размере 380 HS был эквивалентен 30,4 г этого благородного металла. Учитывая, что численность населения Римской империи достигала 44 млн человек, ВВП был эквивалентен 1,338 метрическим тоннам «желтого металла». Для Англии и Уэльса в 1688 г. Голдсмит оценивает подушевой доход как эквивалент 70 г золота. Согласно оценке Грегори Кинга, расходы Англии в то время составляли 41,6 млн ф. ст., но Голдсмит, как цитировалась выше, присоединяется к измененной оценке расходов Филлис Дин (48 млн ф. ст.). В главе 5 я привожу собственные, более высокие, чем у Кинга, оценки ВВП (54 млн ф. ст.) и подушевого дохода (9,958 ф. ст.) (см. табл. 5.6 и 5.11). Исаак Ньютон, как управляющий Монетного двора, установил, что в 1702 г. золотое содержание 1 ф. ст. было равно 7,988 г. Если мы допустим, что в 1688 г. золотое содержание фунта стерлингов было таким же, значит в то время в Англии подушевой доход составлял 79,5 г золота, а совокупный доход —432 метрические тонны золота. Следовательно, подушевой доход в Римской империи в 14 г. н.э. составлял 38% аналогичного показателя для Англии и Уэльса в 1688 г. (т.е. 30,4/79,5 г золота).

Мы можем попытаться провести межвременные сопоставления, используя и такую меру стоимости, как количество зерна. Подушевой ВВП может быть преобразован в зерновые единицы посредством умножение величины потребления зерна на коэффициент, полученный посредством отнесения совокупных расходов к расходам зерна; т. е. для Древнего Рима значение множителя составляет 2,92 (380/130 НБ). Известно, что в то время потребление пшеницы в расчете на душу населения составляло 253 кг, к которыми мы должны добавить другие зерновые культуры, объем потребления которых был эквивалентен 40 кг. Таким образом, совокупный подушевой доход может быть выражен как 855 зерновых единиц (293 умножить на 2,92). Применяя ту же самую процедуру к Англии 1688 г., мы используем множитель 7,95 (9,958 ф. ст./1,253 ф. ст.). Исходя из того, что в Англии подушевое потребление зерновых культур составляло 254 кг, совокупный подушевой доход был бы эквивалентен 2,019 зерновых единиц. Используя зерновые единицы в качестве меры стоимости, мы приходим к выводу, что подушевой доход в Древнем Риме составлял 42,3% от соответствующего показателя для Англии и Уэльса."

Во время правления династии Птолемеев в Египте в начале III в. до н.э. была основана Александрийская библиотека. В ней были собраны все написанные на греческом языке труды по различным отраслям знаний. Важнейшие из них переводились на другие языки. Крупнейшее в древнем мире собрание библиотеки включало в себя около полумиллиона папирусных свитков. Цари династии Птолемеев создали Александрийский музей, настоящий научный центр и исследовательский институт, в котором работали математики и астрономы, географы, инженеры и врачи, такие как Эвклид, Эратосфен, Клавдий Птолемей, Ктезибий, Гиппарх и, в течение некоторого времени, Архимед.
С точки зрения технологии и социальных институтов Древний Рим не мог ничему научить свои восточные провинции и вынужден был смириться с тем фактом, что их lingua franca был греческий язык. В сравнении с западом империи, римские поселения в этих провинциях были весьма скромными. В действительности приток из этих областей в Рим оказался гораздо более мощным, чем движение в противоположном направлении. После покорения Римом экономический рост эллинистических провинций носил в большей степени «экстенсивный характер» — увеличение численности населения не сопровождалось сколько-нибудь значительным повышением подушевого дохода.

Продолжая сопоставления экономических изменений:

И здесь уже интересно, как подходили к индустриализации Англия и Нидерланды (которые изначально значительно опережали Англию, но «не взлетели», по всей видимости, главным образом, из-за малой «массы» - численности населения во много раз меньше даже английской).

И, собственно, НТП, образование и книгопечатание:

Растущая торговля солью и возобновление импорта специй способствовали улучшению вкуса и длительному хранению мяса и рыбы.
Расширение использования водяных и ветряных мельниц означало увеличение мощности, доступной для осуществления процессов промышленного производства, прежде всего в таких новых отраслях, как производство сахара и изготовление бумаги. Относительно высоким уровнем международной специализации отличалась такая отрасль, как обработка и производство тканей и одежды из шерсти. Английская шерсть экспортировалась во Фландрию. Произведенная там одежда продавалась по всей Европе. В XII в. появились первые предприятия по переработке шелка, а к 1500 г. их количество было уже очень велико (главным образом в Южной Европе). К этому времени удалось достигнуть значительного прогресса в производстве тканей, отличавшихся большим разнообразием фактур и цветов. В XIII в. генуэзские купцы осуществляли регулярную доставку квасцов кораблями из Хиоса в Брюгге. Техническое развитие горнорудных предприятий и металлургии способствовало трансформации и расширению производства оружия в Европе (см.: Nef 1987; Cipolla 1970). Успехи в мореплавании и навигации в XI —XV вв. стали основой для развития торговли в Средиземноморье, в Балтии, на островах Атлантики и северо-западном побережье Африки.
Были сделаны значительные шаги вперед в банковском деле, бухгалтерском учете и страховании морских перевозок. Благодаря появлению и распространению университетов значительно повысилось качество интеллектуальной жизни, развивались гуманитарные науки. И наконец, в конце XV в. было изобретено книгопечатание.
Важные изменения произошли и в политическом устройстве. Скандинавские разбойники, много раз совершавшие набеги на Англию, страны Бенилюкса, Нормандию и проникавшие глубоко на территорию России, превратились в цивилизованных купцов, установивших эффективную систему государственного управления в самой Скандинавии, в Англии, Нормандии и на Сицилии.
Одним из фундаментальных изменений было признание человеческой способности трансформировать силы природы посредством рационального их исследования и эксперимента. Первый европейский университет был основан в Болонье в 1080 г. К 1500 г. количество подобных центров светского образования в Западной Европе достигло 70 (см.: Goodman and Russell 1991: 25). Вплоть до середины XV в. основная часть обучения велась в форме устной передачи знаний, что было очень похоже на обучение в Древней Греции. Все изменилось после того, как в 1455 г. Иоганн Гутенберг напечатал в Майнце свою первую книгу. К 1500 г. в Западной Европе насчитывалось уже 220 печатных станков и было выпущено 8 млн экземпляров различных книг (см.: Eisenstein 1993: 13-17). Одним из следствий развития книгопечатания стала значительно возросшая открытость университетов новым идеям и более высокая продуктивность процесса обучения.
Основным центром европейского книгопечатания стала Венеция (первая книга увидела свет в 1469 г.). В недавнем прошлом переписчики, переплетчики и художники, специализировавшиеся на орнаментальной каллиграфии и иллюстрациях, изготавливали церковные книги или переводы древнегреческих и латинских классиков для городских архивов и богатых частных коллекционеров. В 1470-х гг. в книжном деле произошла настоящая технологическая революция, обусловившая резкое сокращение затрат. В 1483 г. в типографии Риполи были напечатаны 1025 экземпляров «Диалогов» Платона. Для того чтобы переписать один такой том, переписчику потребовался бы год работы. Предположим, что капитальные затраты типография Риполи на приобретение оборудования превосходили расходы института, который нанял бы соответствующее количество переписчиков. Для выпуска 1025 экземпляров потребовался бы год квалифицированного труда, поэтому естественно, что с появлением книгопечатания производительность труда возросла по меньшей мере в 200 раз. К середине XVI в. венецианские типографии выпустили более 20 тыс. различных книг по самым разным отраслям знаний, включая музыкальные партитуры, карты, книги по медицине и множество изданий, использовавшихся в процессе нового светского образования.
Последний пункт имел огромное значение. До появления книгопечатания книги ценились прежде всего как предмет искусства или культа, а их содержание отражало преимущественно мудрость и догматы прошлого. После изобретения печатного пресса книги стали значительно дешевле. У издателей появилась возможность пойти на риск, выпуская книги, в которых рассказывалось о новых идеях или которые принадлежали перу еще неизвестных авторов. Для значительной части населения открылся доступ к книгам, что стало новым стимулом к грамотности. Следует подчеркнуть, что до начала XIX в. европейская революция в книгопечатании не имела аналогов в других частях мира, за исключением Китая. Основное отличие Европы от Китая заключалось в том, что европейское книгоиздание было конкурентным, а торговля книгами приобрела международный характер. Тем самым были пресечены попытки института папства установить контроль над мыслями европейцев посредством инквизиции и цензуры. Китай же представлял собой централизованное государство с остаточными контактами с зарубежными странами. Его бюрократы получали образование, основанное на изучении древних классических работ, и имели возможность установить контроль над мыслями своих сограждан посредством более топких и эффективных методов, чем те, которые применялись папством в Европе.

Что, кстати, опять говорит нам о том, что книгопечатание (массовое):

1) в сущности, также зародилось в государстве, глубоко специализированном на торговле;

2) должно быть более, чем одно такое государство, чтобы была конкуренция;

3) в книгах должна быть религиозная потребность;

4) но религиозные институты не должны иметь возможности контролировать книгопечатание;

5) без книгопечатания промышленной революции не случится.

Другая сторона – финансовые институты:

«Еще одним шагом вперед, с точки зрения обеспечения правовых санкций по поводу заключавшихся сторонами до¬говоров, стало развитие бухгалтерского учета. Государствен¬ные налоговые системы становились более предсказуемыми и в меньшей степени произвольными. Рост доверия к финан¬совым институтам и инструментам благоприятствовал рас¬ширению доступа к кредиту и страхованию, облегчал оцен¬ку рисков и рациональную организацию бизнеса в крупных масштабах и в самых разных странах.»

Можно предположить, что промежуточным условием является то, что церковь и религия должны в принципе санкционировать предпринимательство как таковое, что, в случае нашей истории, возникло только в протестантизме, и что означает, что если наша РИ (или что там на её месте) примет христианство, то без детерминистичного очередного протестантизма к значимому накоплению капитала она не продвинется. Альтернативно же (что я бы и предложил) – нужно изначально всё провернуть до массового распространения христианства, пока сохраняется относительная античная «секулярность» общества (а вот насколько были развиты и могли развиваться институты кредита и страхования – это интересный вопрос, и хотелось бы узнать побольше (но есть подозрение, что для них требуется определённый уровень в развитии математики, которого ещё не было)). Потому что будучи распространённым, можно ожидать, что христианство неизбежно подавит секулярность – просто потому что является удобной технологией для управления массами и в ситуации падения благополучия неизбежно вызывает злоупотребление верой в целях мобилизации.

Или другой важный момент:

«Обмен идеями между странами был важнейшим аспектом относительной раздробленности Европы, о чем свидетельствует опыт ведущих мыслителей. Так, Рене Декарт имел возможность избавиться от попыток идеологического контроля со стороны Людовика XIV, перебравшись из Франции в Нидерланды, где он прожил с 1628 по 1649 г. Точно так же нашел убежище в Голландии (в 1681-1693 гг ) и другой великий француз —Пьер Бейль. Не желая мириться с идеологическим контролем со стороны Людовика XV, Вольтер в 1726-1729 гг. жил и работал в Англии, в 1750-1753 гг. —в Берлине, а в 1755-1778 гг.—в Швейцарии. Спасаясь от преследований Кромвеля, Т. Гоббс нашел укрытие во Франции (1640-1652 гг.). Для того чтобы продолжить образование, Уильям Петти отправился сначала во Францию, а затем в Нидерланды. Продолжительное время провели за границей Эдвард Гиббон, Дэвид Юм, Джон Локк, Адам Смит, Артур Янг и Гораций Уолпол. Для того чтобы обсуждать научные идеи с коллегами Христиан Гюйгенс переехал из Лондона в Париж, где был принят в Академию наук. В поисках вдохновения, которое навевали памятники древнеримской цивилизации, Гёте и Винксльман много путешествовали по Италии. Молодые дворяне отправлялись в длительные путешествия по самым разным причинам. Религиозные диссиденты (такие, как гугеноты) могли искать прибежища в других странах. Азиатские страны практически не знали такого рода международных взаимодействий.»

Но это, опять же, ещё не конец, и в последующих постах будет продолжение.

4 Mar 2015

А вот что пишет Мэддисон насчёт мореплавания:

"В 1470-1820 гг. западноевропейский торговый флот увеличился почти в 17 раз, а в расчете на душу населения —более чем в 6 раз. Благодаря техническому прогрессу в конструировании судов, парусов и такелажа, усовершенствованиям инструментов и технических приемов навигации и картографии, новым знаниям о направлении ветров и течений еще более возросла эффективная грузоподъемность флота. Мореплавание стало менее опасным и для кораблей, и для экипажей. Время, которое занимал переход из пункта отправления в пункт назначения, стало более предсказуемым и постоянным, увеличились размеры судов, а потребность в количестве моряков в расчете на тонну перевозимого груза уменьшилась. Доминирование европейцев в Мировом океане подкреплялось новыми достижениями в вооружении военных кораблей и способностью организации крупномасштабного бизнеса, ведь новые предприятия требовали значительных затрат капитала на относительно продолжительный период.

К 1000 г. средиземноморские корабли не слишком отличались от тех, которые рассекали морские волны тысячу лет назад. Это были суда под прямыми парусами, эффективными только в тех случаях, когда ветер дул строго в корму. Плаванья против ветра могли быть чрезвычайно продолжительными и носили непредсказуемый характер. Портовое оборудование уступало по своему качеству тому, которое использовалось во времена римского императора Клавдия в гавани города Порта (близ Остии), предназначенного для выгрузки доставляемых морем в Италию продуктов, и великому Александрийскому порту с его маяком."

Пример из сноски:
"Относительно неопределенностей см. работу Нордснскьолда. Он цитирует рассказ об апостоле Павле. Римляне должны были доставить узника из Кесарии (Сирия) в Рим. Корабль, на борту которого находилось 276 человек, шел вдоль берега на север с намерением перезимовать на Крите. Однако он попал в шторм, получил сильные повреждения и в течение двух недель дрейфовал в море до тех пор, пока не затонул вблизи Мальты (см. Деяния святых Апостолов, глава 27). В 533 г. по приказу императора Юстиниана римская армия под командованием Велисария отправилась из Константинополя в направлении Карфагена. Она состояла из 15 тыс. солдат и 20 тыс. матросов. Поход длился три месяца. После того, как огромный флот пересек Эгейское море, он на некоторое время задержался в Сицилии, а затем на Мальте, после чего потрепанный штормами прибыл в Тунис."

Становится понятно, что несмотря на все достижения РИ, перемещение по Средиземному морю, тем не менее, всё ещё оставалось довольно рискованным, и это не могло не ограничивать торговлю и экономическую интеграцию.

"К ХIII в. в практике мореходства произошли значительные изменения. Важнейшим из них стало появление магнитного компаса, картушка которого была разбита на 32 румба (нечто вроде розы ветров, но стрелка компаса всегда указывала на север). На смену веслам пришел подвешиваемый на ахтерштевень руль, ставший гораздо более эффективным механизмом поворота судна. Для того чтобы облегчить управление кораблем в ненастную погоду, руль усиливался коленчатыми соединениями и блоками. Среди применяемых на средиземноморских кораблях новинок особенно выделяется заимствованный у арабов /штинский косой парус, крепившийся сбоку от мачты. Он пришел на смену прямому парусу, крепившемуся непосредственно на мачте. Тем самым появилась возможность движения судна по установленному курсу независимо от текущего направления ветра, что позволило уменьшить время, проводившееся на стоянках в порту или на якоре. Венецианские песочные часы открыли возможность точного измерения различных отрезков времени на заданном интервале, а деревянные траверсные доски позволили морякам прокладывать курс, которым проходило судно. Круглая часть такой доски изготавливалась аналогично компасу, на каждом румбе которого пробивались восемь отверстий, а в центре прикреплялись восемь деревянных колышков. Каждые полчаса четырехчасовой вахты колышек устанавливался в отверстие, соответствовавшее курсу судна в этом интервале времени. Для того чтобы оценить пройденное расстояние, использовались таблицы разностей широт и отшествий (тригонометрическое руководство). Распространение арабских цифр существенно облегчило навигационные расчеты. Примерно в то же самое время появляются портуланы (карты с нанесенными на них портами, якорными стоянками, приливами и отливами, глубинами и направлениями ветров). Они представляли собой своего рода наставления, основывавшиеся на предшествовавшем опыте мореплавания. В портулане отображались береговые линии и расстояния между портами, а также альтернативные курсы (локсодромы)."

Все эти изменения способствовали повышению продуктивности использования кораблей венецианских купцов, которые раньше избегали плаваний в Египет в период с октября по апрель, когда небо нередко затянуто облаками. Новые навигационные приборы открыли возможность совершать не один переход из Венеции в Александрию и обратно в год, а два.
Благодаря инновациям в строительстве морских судов произошло сокращение затрат и повышение эффективности морских перевозок. Во времена Древнего Рима сначала строился корпус корабля, а обшивка ставилась на деревянных шипах. На второй стадии устанавливались шпангоуты и крепления. Начиная с XI в. этот порядок изменяется. Сначала строились киль и шпангоуты, а затем накладывалась обшивка; доски обшивки соединялись друг с другом гвоздями, а для обеспечения водонепроницаемости применялись пакля и смола.

Опять же, если мы хотим накапливать капитал для индустриализации, то единственный способ в данных условиях - торговля+мореплавание. Масштабное же мореплавание требует совершенствования разного рода инструментов, что произошло в значительной мере ещё до начала промышленной эпохи:

В xv н. в Португалии был изобретен градшток (прообраз секстана), позволявший намного более точно измерять широту и пройденное кораблем расстояние. Одновременно были разработаны технические приемы, позволявшие делать поправки на слабое движение Полярной звезды. Поскольку в Южном полушарии, куда начали заходить португальские суда, отсутствует звезда с примерно такими же, как у Полярной, свойствами, навигаторы должны были ориентироваться на Солнце. Так как использовать для измерения его высоты секстан было невозможно (слишком яркий свет слепил наблюдателя), специально для мореходов была разработана особая модель астрономической астролябии. В силу движения Земли высота Солнца ежедневно изменялась, поэтому измерения его высоты необходимо было корректировать на значения склонения светила. Соответствующие таблицы были составлены астрономом Закутой в 1470-х гг. После опробования новых инструментов и таблиц в пробных мореплаваниях был составлен морской альманах Regiment? do Astrolabio et do Quadrante («Правила использования астролябии и секстана»), который Васко да Гамой использовал во время своего плавания в Индию в 1497 г.

Открытие логарифмов Непером в 1614 г. позволило значительно упростить исчисления курсов движения кораблей, после того как мореходы получили в свое распоряжение соответствующие таблицы, составленные Бриггсом в 1631 г. В середине XVII в. навигаторский арсенал мореходов пополнился логарифмической линейкой и другими тригонометрическими инструментами. В 1594 г. английский навигатор Джон Дэвис изобрел названный его именем двойной квадрант для измерения высоты Солнца, позволявший исчислить ее, не прибегая к прямым наблюдениям за светилом. В конце XVII в. он практически повсеместно вытеснил применяемые мореходами секстан и астролябию.

"Правовые системы Великобритании и Нидерландов обеспечивали защиту коммерческой собственности и заключаемых сторонами договоров. Уровень государственных налогов и сборов был в достаточной степени предсказуемым; произвол в данном вопросе не допускался. Коммерсанты имели доступ к долгосрочному кредиту. Поэтому группы капиталистов этих стран имели возможность учреждать корпорации, подобные голландской Ост-Индской компании (УОС)".

EU_ship_asia.jpg?dl=1

Из чего мы видим, что ещё в допромышленную эпоху интенсивность торговли Европы (и особенно Англии и Нидерландов) росла огромными темпами, способствуя накоплению капитала.

Далее, однако, Мэддисон возвращается к торговле в римские времена:

"Опираясь на данные о 545 кораблекрушениях, Хопкинс приходит к выводу о том, что в период между 200 г. до н.э. и 200 г. н. э. «объем грузовых торговых перевозок в Средиземном море был выше, чем когда-либо в прошлом, и выше, чем в следующее тысячелетие» (Hopkins 1980)."

"На западе Африки крайней точкой походов римских кораблей был мыс Буждур, расположенный к югу от Канарских островов. Дело в том, что господствующие в этой части Атлантики ветра делали невозможным возвращение в родные гавани уже пройденным маршрутом."

"В то же время Рим вел оживленную морскую торговлю с Восточной Африкой, Аравией и Индией. Прямая торговля с последней началась во II в. до н. э., когда греческие моряки из птолемеевского Египта открыли возможность совершения морских переходов в период муссонов. Во времена Августа географ Страбон сообщал, что ежегодно из Египта в Индию отправлялись 120 кораблей. Вино, бронза, олово, золото и различные ремесленные изделия доставлялись водным путем по Нилу в Гебту, откуда они перевозились в расположенные на Красном море порты Миос, Гормос или Беренику. Затем корабли, экипажи которых формировались из египетских греков, отправлялись через Аденский залив в Индию но двум основным маршрутам —на север вдоль побережья Гуджарата, на юго-запад до Кералы и еще дальше на юг до Цейлона. Домой они возвращались с грузом пряностей, перца, ювелирных и хлопчатобумажных изделий. Египтяне имели возможность приобретать китайские шелка, зеркала и другие товары, доставлявшиеся в Индию сухопутными маршрутами. Индийская торговля в значительной мере финансировалась посредством экспорта серебра и золота. Количество и датировка обнаруженных в Индии римских монет позволяют установить места и изменение интенсивности торговли.

Торговля с Восточной Африкой была сосредоточена на побережье Сомали и Эритреи. Затем торговая зона огибала Африканский рог и закапчивалась в районе Занзибара. Основную часть восточноафриканского экспорта составляли золото, слоновая кость, корица, рабы, изделия из кожи и слоны. По Красному морю, через порт Адулис, осуществлялась торговля с Аксумским царством (северо-восток Эфиопии). Через порты, расположенные на аравийском побережье, импортировались ароматические вещества и растения с пряными запахами, такие как мирра и ладан."

Т.о. можно предположить, что:

1) при некотором развитии морского дела (и, в первую очередь, паруса и навигационных приборов, видимо) римский мир мог таки преодолеть Западную Африку;

2) Торговля РимаЕгипта с Азией была была весьма существенной, что в очередной раз выдвигает на выгодные для накопления капитала позиции Египет - и это только то, что имелось при античном уровне развития навигационных технологий.

В отдельной главе у Мэддисона даётся разбор экономического развития мусульманского мира, и вот, что в нём примечательно:

"Вследствие того что простая молитва на арабском языке должна была повторяться 5 раз в день, а религиозное образование основывалось на тщательном изучении и заучивании Корана, арабский язык превратился в lingua franca мусульманского мира. Появление и распространение в X в. религиозных школ (медресе) способствовало приобретению мужским населением определенного уровня грамотности. В VIII столетии в Самарканде, а затем и в других регионах мусульманского мира начали изготавливать бумагу (по заимствованной в Китае технологии), что облегчило коммуникации. Таким образом, появилась возможность заменить папирусные свитки бумажными книгами."

"Сам пророк был купцом. Неудивительно, что на мусульманских территориях, простиравшихся от Испании до Северной Индии, через Центральную Азию до Китая, от средиземноморских побережий вглубь Черной Африки, свобода коммерческого передвижения был одним из основных приоритетов."

"Мусульманский мир продемонстрировал значительные ассимиляционные и поглощающие способности. В древнеримском мире существовала четкая разграничительная линия между цивилизацией и варварами. Принятие ислама было гораздо более простым процессом, чем получение римского гражданства. Неудивительно, что новой религии удалось «взять под свое крыло» магрибских берберов, ассимилировать значительную часть Черной Африки и «поглотить» захватчиков-варваров из Восточной Азии (турок-сельджуков и монголов)."

Т.е. в очередной раз - грамотность и торговля через религию, но, кроме того, расширение культурного пространства не через обособление, а через толерантность. Впрочем, перенести это на дохристианский римский мир довольно сложно.. Скажем, те же берберы - через гражданство тут не работает, для более простого народа нужна религия, простая и понятная, но у римского мира нет такой.. Поэтому остаётся открытым вопрос того же самого расширения римского мира в Европу и Африку (чтобы не куковать на побережье, а более основательно и надёжно закрепляться) - конечно, можно по традиции захватывать и цивилизовывать, но это предполагает колонизацию и непосредственное переселение самих римлян, а как показала практика, за пределы определённых климатов римляне ехать не особо хотят.

Соответственно, нужен способ цивилизовывать и интегрировать местных без переселения самих римлян - и тут без единой управляемой религии непросто. Конечно, они и так будут постепенно цивилизовываться постепенно - но они не будут интегрироваться, не будут становиться частью общего культурного пространства. Впрочем, можно предположить, что при достаточной экономической мощи можно справиться с этим традиционным римским способом.

Ну и, наконец, в конце книги у Мэддисона даётся, собственно, разная статистика по странам мира, из которой вот, что интересно:

На основе чего можно построить следующий график:

Как видим, даже после Средневековья Италия первое время довольно быстро восстановилась до довольно высокого уровня, которого и ВБ достигла только спустя 50 лет, а остальные страны и вовсе три века до него поднимались. Но - всё остановилось. Не взлетела. Сгубило, как можно предположить, континентальное расположение и из-за того постоянная потеря накапливаемого капитала в ходе войн. Или Нидерланды - по уровню благополучия опередили ВБ аж на пару веков. Но тоже не взлетели. Потому что, видимо, были слишком небольшой "массы", что привело к поражению при столкновении и противостоянии со странами, которым было, куда наращивать население. И отчасти ещё потому что тот же эффект массы хоть и позволяет иметь капитал, но внутренний рынок для приложения этого капитала слишком мал.

А ВБ же и могла специализироваться на торговле, и была изолирована от сухопутных войн (на своей территории), и имела достаточно земли, чтобы наращивать население и внутренний рынок.

Или Франция - рост душевого ВВП вообще почти не отличается от среднеевропейского. Можно предположить, потому что слишком континентальная страна и слишком сильно вовлечена в континентальные "разборки", что не даёт специализироваться на торговле.

На этом Мэддисон заканчивается и в следующем посте будет разбор того, что интересного удалось найти по теме в зарубежных статейках.

(Картинки все через Дропбокс - надеюсь, не отвалятся)

Изменено 4 Mar 2015 пользователем Davin2014

5 Mar 2015

Кто о чём, а я о Гаечке гаечке.

Похоже, вопрос глубже.

Ладно, гайки, резьба - а вообще технологии обработки металла резанием? Сама идея обработки металла резанием? Была она в Риме?
Не ювелирного металла, естественно.

Похоже, что нет. Идея литья была, идея ковки...
А это уже серьёзная "прореха" в технологиях. Ну и для неё инструментальная сталь как бы требуется...

Напильник хотя бы они знали?

http://tool-land.ru/first-lathes.php Вроде бы уже были, причем по металлу. Медь может и налипает, а вот среди бронз попадаются достаточно твердые композиции.

5 Mar 2015

Так вот. Разбирая зарубежные статьи.

Из "FERTILITY CONTROL IN THE CLASSICAL WORLD: WAS THERE AN ANCIENT FERTILITY TRANSITION? John C. Caldwell, The Australian National University"

Roman society shared many characteristics with other ancient Mediterranean societies but other very distinctive forces had also moulded it. The chief of these was its military tradition and the vast areas conquered by its armies during the last two centuries of the Republic and the first century of the Empire. Huge numbers of prisoners were taken and sold as slaves who constituted up to 20 per cent of society, thus providing a labour force for large rural estates, affecting the nature of society and the family, and probably accelerating urbanization. Through this period recruits to the army constituted 15-20 per cent of young men who joined for a period of 16 years, later extended to 20, during which they could not marry. Only half survived ultimately to do so (Scheidel 1996: 93ff). The military period also provided land and other possessions which were jealously guarded as the family's patrimony.

Frier (2000: 798-799) used the Egyptian census data to decide that female marriage was close to universal, starting at 12 or 13 years of age with 80 per cent married by 20 years. Wives were 7-10 years younger than their husbands, and only 35-40 per cent still had husbands at 50 years of age, evidence of male mortality and frequent divorce (Frier 2001: 154). The poor may have married earlier, according to Rawson (1986: 22) at 12-18 for females and 18-22 for males. Den Boer (1973: 36) was not convinced of a class differential in marriage ages but the copious testimony to the reluctance of the male elite to marry must be counted against his view. Harris (1982:115) suspected that universal female marriage was made possible by differential female infanticide, but the age data that exist do not support this interpretation.

например, следует, что служба в армии, которая затрагивала на период 16 (а потом и 20) лет 15-20% молодых мужчин, значительно сокращала рождаемость тем, что исключала мужчин из брачности. Только половина доживала до окончания службы.

Это в нашем случае - потенциальный резерв для увеличения прироста населения\увеличения экономического роста.

Брачность была, у древних римлян\египтян, конечно, по-восточному ранней и тотальной. В принципе, это намекает на то, что в случае снижения смертности она, скорее всего, будет сдвигаться к более поздним возрастам.

Из "Arie S. Issar Mattanyah Zohar Climate Change – Environment and History of the Near East" есть следующее:

Around the same relatively humid period, the Nabataeans,15 semi-nomadic pastorals, who originally arrived from eastern Arabia, had settled in the formerly Edomite territories of Transjordan, the Negev and northern Sinai deserts. From the beginning, these people were not just nomadic shepherds; they were expert camel and horse breeders, practiced agriculture as their principal or secondary occupation and, for many generations, controlled the trade routes to southern Arabia and its ports with goods from Africa, southern Asia and even the Far East. They spoke an Arabic dialect and adopted Aramaic as their written language. The Roman scholar Strabo describes them as being ruled by a royal family, yet maintaining a principle of personal liberty that forbade enslavement of others. They worshiped a pantheon of deities with Dhu-shara, a mountain god, as the principal deity, the sun and moon and other astral bodies adopted from Mesopotamia. As they expanded northward they made the city of Petra their capital. One of their first recorded wars was with Antigonus, one of the diadochs, who attacked Petra in 312 B.C.E. Antigonus was victorious at first, sacking the city, but his army was destroyed when it was stranded in 15 N. Glueck, Rivers in the Desert, pp. 191–242. ibid. The Other Side of the Jordan. The American School of Oriental Research, Cambridge, MA (1971).Hellenism Dominates the Near East and Unites East and West 207 the desert, burdened by the enormous weight of their booty and unable to find water. After the Seleucids emerged as the rulers of the Levant around 200 B.C.E. the Nabataeans were left to themselves to develop the commercial routes that would profit the Seleucid government as well. This peaceful cooperation led to a partial Hellenization of the Nabataeans. When the Seleucid government weakened, the Nabataeans expanded northward into Syria.
--
During the reign of Aretas IV (9 B.C.E.–40 C.E.) the Nabataean kingdom reached its zenith. In addition to Petra, their capital in Transjordan, other cities of their realm in the Negev and the Hejaz flourished and prospered.17 A network of fortresses connected Petra via these cities to Gaza, which served once more as their main port on the Mediterranean. The increasing demand by the Roman market for frankincense, spices, and perfumes from Arabia and India strengthened the Nabataean economy, and the kingdom continued to thrive until the middle of the 1st century C.E.18 The majority of archaeological remains of Nabataean buildings, arts and inscriptions are from the period of Aretas IV. It was a relatively peaceful period between the Nabataean and the Judaean kingdoms, as both prospered from the trans-Arabian trade. The Romans soon recognized the potential profits of this trade, and tried to seize the caravan routes. With Aretas’ IV death, the Roman pressure increased. During the reign of Malichus/Malho II (40–70 C.E.) the Nabataean kingdom became a vassal kingdom of Rome, and after the death of Rabbel/Ravaal II (70–106 C.E.) the last Nabataean king, it finally became a Roman province. The source of the Nabataeans’ prosperity began and continued to be trade overland. When maritime trade in Greek hands through the Red Sea encroached upon a substantial portion of the caravans’ trade, agriculture became increasingly important in their economy, especially after the first part of the 1st century C.E.. The Nabataean agriculture was a remarkable achievement, as they cultivated the belt between the desert and the sown land. Against all odds, they managed to develop a flourishing agriculture based on a unique, sophisticated system of water harvesting and irrigation, which enabled them to excel in the production of olive oil and wine. The latter was of special quality and was exported to many Mediterranean countries. Still, ingenuity and the subsidy of rich merchants, and even government, would not have been suffi- cient to develop such an intensive agricultural economy if the climate had not become colder and more humid. This benign weather regime characterized most of the period during which the Nabataeans, under their own kings or as Roman citizens, participated in the history of the Levant from the 3rd century B.C.E. to the 7th century C.E. The peaks of humid climate during the 1st century B.C.E. and again in the 6th century C.E. coincided with the zenith years of Nabataean prosperity. Thus the combination of optimal climatic conditions and human ingenuity makes the Nabataean culture a classic model for the study of neo-determinism.
--
According to the paleo-climate proxy-data time series, the climate started to change around 50 C.E., although it remained above the average of the precipitation line until around 250 C.E. Thus, despite the many wars on the eastern borders against the Parthians and the two destructive and bloody rebellions of the Jews against the Romans, the first and second centuries C.E., in general, were periods of relative economical affluence.
The rapid growth of the Islamic empire and collapse of the Byzantine rule in the Fertile Crescent and of the Persian Empire had many roots. For one, the extended bleeding of both the Christian kingdom and its Zoroastrian opponents as well as the internal wars for the throne helped by the Armenians and other non-Greek minorities, worked to the benefit of the Moslems. The religious zeal of the Moslems and their belief in the expansion of the realm of Islam as a divine commandment stood them in good stead as did their well-known tolerance for hardship. In addition, new war tactics based on light cavalry and camel riders, enabled them to travel long distances and attack their less mobile opponents from every direction. Against them stood armies that practiced the old and conservative warfare with mercenaries commanded by corrupt local leaders. Moreover, the garrisons stationed at the limes along the border of the Arabian Desert were often recruited from local Arab tribes who saw no reason to defend the frontier against kindred tribes from Arabia. It is interesting, however, that the invasion from the deserts of Arabia in the 7th century C.E. coincided with the beginning of a phase of severe desiccation which reached an extreme peak towards the end of the 1st millennium C.E. One might question whether this change, first felt in Arabia, may have heightened the fervor of the religious zeal fuelling it with despair.

Здесь есть интересный пассаж про набатеев, которые изначально были кочевниками арабского происхождения, но потом стали торговать и прониклись элллинизмом, в конце концов осев и став обычным довольно мирным государством. Или же сами арабы, которых вытолкнула, предположительно, климатическая засуха, которая значительно увеличила их "религиозную накачку".

Можно предположить, что в ситуации экономического благополучия римского мира у религий типа ислама (или даже христианства) нет почвы для массового распространения - по причине того, что люди сыты и их не одолевает чувство безнадёги и упадка, что мир катится к апокалипсису и нужно, чтобы хотя бы в раю было хорошо (психологическая компенсация\сублимация - плохой реальный мир подменяется хорошим выдуманным, который предоставляет религия). Соответственно, если, скажем, ко времени (в нашей истории) арабского нашествия в АИ Рим будет благополучен, то с арабами, вероятно, произойдёт то же, что и произошло ранее с набатеями.

В другой работе про античные гидротехнические сооружения (A. A. Belyakov Hydraulic engineering and the environment in antiquity // Hydrotechnical Construction August 1991, Volume 25, Issue 8, pp 516-523)

"Egyptian agriculture was based on artificial irrigation from remote antiquity, but substantial areas were made suitable for farming under the first Ptolemys, in the 3rd century BC, though expansion of the irrigation systems and draining of marshes [14, p. 360]. Thus, extensive marshes in the vicinity of the present Fayum were drained under Philadelplaus and Euergetes. The drainage canals characteristically had a combination of functions: they were also utilized for irrigation and, like other Egyptian canals, were suitable for navigation."

"The ancient world knew how to construct river (on-stream) reservoirs intended for multipurpose use. On one hand, they accumulated the streamflow during periods of high water and made it possible to avoid flooding. This was pointed out by Strabo (XVI, 1, 10), who noted the amount of labor involved in raising a dam. On the other hand, the water accumulated at flood stage was used for irrigation. Dams and reservoirs, with all their environmental consequences, were therefore constructed mainly in arid regions, often on temporary watercourses. We know of ancient dams on the Arabian Peninsula and in Mesopotamia, Asia Minor, North Africa, and Iberia (Spain). Some of them have survived to the present [15, pp. 9-49]. These reservoirs were an important component of manmade artificial (cultivated) ecosystems."

"Off-stream storage reservoirs were of great importance in Mesopotamia and especially in Egypt. First of all, irrigation canals themselves served this purpose, filling with water during the spring flood and being closed off with earth in cofferdams as the flood waters subsided (Strabo, XVI, 1, 10-1 I). They thus accumulated part of the floodwater, which was later used for irrigation, as well as the solids, i.e., fertile silt, which was applied to the fields when the canals were periodically cleaned. Secondly, there were specially made excavations, or artificial lakes. The Egyptian king Min (Herodotus, II, 99), who diverted the Nile and built the city of Memphis in its old channel, "had a lake dug around the city, conveying water from the river." None of the 33 kings who followed Min became famous, with the sole exception of the last one, Merid, who dug Lake Merid, which was considered an amazing site in antiquity. "That it is the product of human hands and was artificially dug can be clearly seen ... The water in the lake is not from springs (this locality is totally waterless) but is conveyed by a canal from the Nile" (Herodotus, II, 149). According to Strabo (XVII, 1, 37), "at both ends of the canal are gates, by means of which the architects regulate the rise and fall of the water." Water from Lake Merid was used for irrigation, and there was also profitable fishing in the lake (Herodotus, II, t49). Thirdly, natural lakes with their changing natural regime were utilized as off-stream reservoirs. According to a description by Strabo (XVII, 1, 7), Lake Marcia or Mareotis (the modern Arabian Maryut), which touches Alexandria on the south, was filled with water *'by many canals dug from the Nile." The canals were navigable, and "more goods than by sea" were imported along them to Alexandria. The artificial regime produced in Lake Mareotis by hydraulic engineering had a definite effect on the climate. Strabo mentions the "salutary air" of Alexandria and continues: "in other cities located on lakes, the air is heavy and suffocating, since the lake margins become marshes in the summer heat as a result of the evaporation caused by the Sun's rays. Thus, when a large amount of dirty water rises, people breath unhealthy air, which causes fatal diseases. In Alexandria, the Nile carries large amounts of water in early summer, fills the lake and does not permit stagnant water to produce infection by its rising vapors.""

"Construction of a ship canal joining the eastern branch of the Nile with the Red Sea had significant environmental effects. There are data indicating that the canal was begun by the Egyptian king Sesostris before the Trojan War (Strabo, XVII, 1, 25). Work on the canal was also carried out by King Necho (616-600 BC), but it was halted because of an unfavorable oracular outcome (Herodotus, II, 158). However, it can definitely be assumed that the canal was dug through by Darius I (549- 486 BC)," and it was deepened and widened under the first Ptolemys (3rd century BC) to a width of 100 cubits (about 60 m) and a "depth adequate for very large cargo vessels" (Strabo, XVII, 1, 25-26). The canal was later rebuilt by Trajan and was long called the Amnis Trajanus (Trajan*s River)."

можно найти, что среди прочего (строительства множества каналов и прочих ирригационных сооружений\дамб\резервуаров на Ближнем Востоке, в Египте, Испании и т.п.) в птолемеевском Египте не просто строили каналы, но они даже были судоходны. И, кроме того, возводили искусственные озёра, вода в которых не застаивалась, и потому не умножала инфекции (в Александрии). Не говоря уже о канале между Нилом и Красным морем, который был шириной до 60 метров - важное торговое преимущество Египта.

Это важно для нас тем, что создаёт возможности для Египта (и других пустынных государств) расширяться и увеличивать возможности для прокорма населения - т.е. потенциально, если мы продолжим инвестировать в расширение ирригации, то тот же Египет (да и, в общем-то, разного рода Месопотамии), несмотря на скромную территорию, может увеличивать своё население и дальше за пределы 7 миллионов. Более успешно приближаясь к искомой "критической массе".

Правда, в этом случае уже получается, что в этом Средиземноморье основной демографической массой будут обладать уже страны Азии (Египет, Сирия, Месопотамия, Малая Азия), а отнюдь не Европы (если мы дробим РИ на, своего рода, "конфедерацию" государств, без какого-либо диктата Рима, который тут лишается и египетской, и прочей другой провинциальной накачки).

Grigg D. B. в "Population growth and agrarian change; an historical perspective //Cambridge Geographical studies" замечает, что в той же Англии (центр и юг) с 13-го века по 1820-й год продуктивность полей выросла с порядка 675 кг/га до 1410 кг/га.

В Guinnane T. W. The historical fertility transition: A guide for economists. – 2010. утверждается, что с 1833-го года британские законодательные акты в стремлении ограничить детский труд на фабриках, привязали его к образованию, так, что чтобы взять детей на работу, фабрики оказались вынуждены организовывать для детей школы, хоть и обучение продолжалось параллельно с работой. Т.е. индустриализация оказалась даже законодательно привязанной к росту образованности.

В Boberg-Fazlic N., Sharp P., Weisdorf J. Survival of the richest? Social status, fertility and social mobility in England 1541-1824 //European Review of Economic History. – 2011. – Т. 15. – №. 3. – С. 365-392. можно увидеть интересные данные о детности английских семей разных классов в эти годы(в выборку попали данные по 1290 человекам):

Общее число детей

Число выживающих детей

Развитие "европейской брачности" в Англии: средний возраст женщины при вступлении в первый брак (потом в 20-м веке он снова упадёт и снова станет подниматься, но там уже другие причины)

Видно, что у самых богатых классов в доиндустриальный период была самая высокая рождаемость (т.е. здесь богатство способствует рождаемости, притом даже, что они были абсолютно и наиболее грамотным классом), но потом связь стала резко обратной, в то время как самые бедные классы, напротив, обрели достаточно капитала, что получили возможность реализовать более высокую рождаемость (фактически, оказались в положении богатых классов несколько веков ранее). Другое, что видно - что у богатых изначально выживало намного больше детей, и потому они со временем стали снижать рождаемость.

Возраст вступления в брак - даже в 16-м веке у женщин почти на 10 лет больше, чем таковой был в римском Египте. То, что называется "европейской брачностью" - в ходе развития смертность стала снижаться, и чтобы избежать мальтузианской катастрофы общество пришло к снижению рождаемости через ограничение брачности (ибо внутрисемейно контролировать рождаемость пока не научилось) - если смертность вдруг растёт, то возраст вступления в брак временно снижается, и т.о. система остаётся в равновесии.

К чему это всё? Можно предположить, что к началу индустриализации общество уже должно, как выше упоминалось, подходить со сниженной (в некоторой мере) смертностью и рождаемостью - менее "волатильным" демографиечским режимом.

Вступление в индустриализацию, скажем, с египетским уровнем смертности и рождаемости может, предположительно, привести к слишком резкому скачку в численности населения, который по этой индустриализации больно ударит, и всё с катастрофой откатится назад (перспективы, например, Нигерии).

Вот, что можно извлечь из ещё двух занятных статей: Lagerl?f N. P. Mortality and Early Growth in England, France and Sweden //The Scandinavian Journal of Economics. – 2003. – С. 419-439.

Voigtl?nder N., Voth H. J. Why England? Demographic factors, structural change and physical capital accumulation during the Industrial Revolution //J Econ Growth. – 2006. – Т. 11. – С. 319-361.

Под спойлером очень (очень) много важных фрагментов в оригинале, но дальше, всё равно, пересказ на русском.

This theory builds on recent work by Lagerlof (2003). The basic idea is that an industrial revolution is the outcome of a set of favorable mortality shocks which allow population to expand. This raises human-capital productivity and generates a quantity-quality shift in children, which lowers birth rates and spurs faster growth in human capital: an industrial revolution and a demographic transition. Whereas Lagerlof (2003) considers only one economy (or, equivalently, several isolated economies), here we allow for several economies which are partly integrated. Thus mortality depends not only on domestic shocks, human capital and population, but also on that of other countries.

Once again, the integration parameter is crucial: France is more closely integrated with England (since we calibrated the model to fit the correlation in mortality), so the take-off in English human-capital growth reduces French mortality rates, thus generating a population expansion, which drives an increase in human-capital productivity, and pushes France onto the sustained growth path. Sweden, which is more isolated, cannot import England's low death rate as effectively.

France could have experienced substantial growth, based on our model, but the manufacturing employment share in 1850 is lower than in Britain in most of our simulations. As emphasized by Galor and Moav (2004), physical capital accumulation is crucial for the first transition. This is reflected in our model, which emphasizes TFP advances as a result of growing capital inputs. The key factors influencing industrialization probabilities in our model are starting incomes, the nature of shocks, inequality, and the demographic regime. In our calibrations, we find that England’s (and Europe’s) chances of sustained growth were greater principally because the demographic regime propped up initial incomes. Redistribution plays only a small role.

Acemoglu and Zilibotti (1997) observe that volatility in poor economies is high. New technologies represent high risk, high return investment. Because of indivisibilities, only richer and larger countries undertake them. A run of “good years” increases the probability of switching to high-productivity projects.

As Wrigley and Schofield (1981) have argued, social and cultural norms limited fertility in early modern England in a way that few other societies did. This led to higher per capita incomes. England practiced an extreme form of the ‘European marriage pattern’ — West of a line from St. Petersburg to Triest, age at first marriage for women was determined by socioeconomic conditions, not age at first menarche (Hajnal, 1965). This stabilized per capita living standards and avoided the waste of resources and human lives resulting from Malthus’ ‘positive’ check, when population declines through widespread starvation. Within the European context, England was characterized by a low-pressure demographic regime — negative shocks to income were mainly absorbed by falls in fertility rather than increases in mortality (Wrigley & Schofield, 1981; Wrigley, Davies, Oeppen, & Schofield, 1997). Both the higher level of per capita income produced by this demographic regime, and the way in which it was achieved, play a crucial role in our model.

Second, Britain was a highly unequal society in the 17th and 18th century (Lindert & Williamson, 1982; Lindert, 2000). Nonetheless, average British standards of consumption were relatively high compared to French ones, with a markedly higher minimum level of consumption. Fogel (1994) estimated that as a result of higher inequality and lower per capita output, the bottom 20–30% of the French population did not receive enough food to perform more than a few hours of work. This was partly a result of higher productivity overall — Fogel calculates that the British consumed some 17% more calories than their French counterparts. Yet the crucial factor may have been support for the poorer parts of society. The Old Poor Law was an unusually generous form of redistribution. At its peak, transfers amounted to 2.5% of British GDP, and more than 11% of the population received some form of relief. This may also have had indirect effects for the wages of those who were not recipients, by reducing competition in the labor market and raising the aggregate wage bill (Boyer, 1990). Mokyr (2002) calculates that at its peak the system may have boosted average incomes of the bottom 40% of society by 14–25%. This ensured that in England, most individuals were sufficiently well-fed to work. It may have also stabilized consumer demand for industrial products. Even during the 1790s, when food prices were high, up to 30% of working class budgets continued to be spent on non-food items (with 6% going on clothing).

The third element in our story emphasizes the relative importance of innovation versus inventions. Traditionally, economic historians in the tradition of North and Thomas (1973) have emphasized the importance of property rights, especially the patent system. In this view, as the security of property rights improved after the Glorious Revolution in 1688, more inventive activity took place. Technological change accelerated. The problem with this interpretation is that intellectual property rights were poorly protected before the 19th century in England, that few inventors received substantial material rewards, that the role of traditional (“feudal”) forms of reward like grants from Parliament dominated benefits from patents, and that non-monetary incentives and chance seem to have played an extraordinarily large part in many of the key breakthroughs. Most of the technologies that made Britain great in 1850 were already known a century before. As Mokyr (1990) has emphasized, the crucial breakthroughs did not take the shape of blueprints or ideas. Instead, a stream of microinventions gave the First Industrial Nation its edge:
“In Britain, [...] the private sector on its own generated the technological breakthroughs and, more importantly, adapted and improved these breakthroughs through a continuous stream of small, anonymous microinventions which cumulatively accounted for the gains in productivity.” (Mokyr, 1990) New ways of adapting and making useful existing technologies were crucial. The Watt steam engine was but a variation of the Newcomen design. Many productivity advances were embodied in better pieces of capital equipment (Mokyr, 1990). What made these advances possible was not a small group of heroic inventors but a small labor aristocracy of highly skilled craftsmen, perhaps no more than 5% of the workforce overall (Mokyr & Voth, 2008). These glass-cutters, instrument makers, and specialists in fine mechanics were crucial in turning ideas into working prototypes, or existing machines into reliable capital equipment.

--
Population grows in response to higher wages; positive shocks to income add to demographic pressures, but also increase the scope for the capital externality to work. Crucially, because of fertility limitation, Europe’s birth rates never outpace the rate of capital accumulation. We argue that England in particular (and Europe in general) had a higher chance to undergo a transition because of the high initial starting incomes and a favorable demographic regime.
--
At one extreme (“high pressure regime”), we assume a constant net birth rate gb. Here, population returns to equilibrium after negative shocks through more deaths (e.g., Malthus’ positive check). Alternatively (“low pressure regime”), the birth rate depends positively on real consumption, gb(ct). 17 This is because the European marriage pattern regulated population-wide fertility by changing marriage rates. In bad times, people married later, and fewer women ever married. Within marriage there were no signs of fertility-limitation. In this way, population is balanced by the operation of both the positive and the preventive check.
--
The birth function gb(·) is crucial for the escape from the Malthusian trap. If birth rates at low levels of consumption are also low, and the response of births to improving conditions is small, productivity growth can translate into growth of per-capita income (despite the fact that population grows). This will be the case if gb(·) is relatively flat at c.
--
In the high pressure regime, endogenous growth is not impossible but highly unlikely. Higher TFP simply shifts the investment schedule to the left — for any given level of capital, potential consumption is higher, but so is population growth. Higher productivity leads to a bigger population, with unchanged income at A. If the (constant) birth rate under the high-pressure regime was low enough, growth could occur, because the investment schedule would eventually cross the line given by ? + ?N. This would create a stable equilibrium point C, similar to point B in the low-pressure regime. The maximum rate of population increase that does not exhaust investment possibilities varies with starting conditions. In our calibration, a country with an initial non-agricultural labor share of 23% (equivalent to Britain’s in 1700) could have sustained population growth rates of up to 3.7% because of high initial income; a country with only 10% in non-agricultural occupations (as China in 1700) could not have coped with rates higher than 0.6% without foregoing its chances to industrialize.

How well does the calibrated version of our model fit the historical data for England? We start in 1700 and run the simulation for 150 years. Figure 5 compares the non-stochastic simulation and historical facts. Over the period as a whole, population triples, while real per capita income doubles — mainly due to the increase of manufacturing output. Importantly, growth rates of output and TFP are initially low but increase over time. The model does well in capturing one of the key characteristics highlighted by economic historians in recent years — the slow rate of productivity and output growth (Crafts and Harley, 1992). Also, output of agricultural products increases only slightly in our model, in line with the historical record (Allen, 1992).

Allen et al. (2005) suggest that the ratio of English to Chinese wages may have been close to 2:1. Broadberry and Gupta (2005a) derive even more pessimistic figures for silver wages in the Yangtze. In order to stack the odds in favor of China’s prospects, we consistently make the most optimistic assumptions possible. To capture the much more prosperous conditions in the most advanced areas (Allen et al., 2005), like the Yangtze delta, we do not rely on the Maddison income figures. Instead, we calibrate with the urban shares from Broadberry and Gupta (2005a), which imply a relatively smaller gap in incomes.

What was crucial about England’s starting conditions — its demographic regime, its favorable income level, or the redistributive institutions that raised incomes for the bottom 40% of the population? First, we simulate the development of the British economy using the same parameters as in the baseline calibration before, but changing the birth rate to a constant 4%. In the majority of simulations, after introducing the Chinese demographic regime in England, individual consumption declines to subsistence, so that all consumption expenditure goes to agriculture. The economy typically starts near point C (Fig. 2). Population grows very quickly because higher initial incomes reduce death rates. Despite high savings rates, capital per head declines. This pushes the economy towards A. Instead of growing by 0.34% on average per year, per capita incomes now fall by 0.15% annually. As a result of high birth rates, N can grow quite quickly in a short period of time. Eventually, the economy reaches a stable equilibrium at point A, where during periods with average productivity, the only demand for manufactured goods comes from investment. Over the period as a whole, demographic growth will be slower than in the baseline case due to high mortality, driven by falling living standards. Our results therefore suggest that, instead of being able to industrialize, England would have seen an economic collapse with a high-pressure demographic regime. This underlines the crucial importance of fertility limitation as part of Europe’s unique demographic regime. In passing, we might want to note that the parts of Europe where the European Marriage Pattern was weakest (Southern and Eastern Europe (Hajnal, 1965) also suffered from long delays before industrial development got under way.

As Table 7 shows, with Chinese starting levels and the English demographic regime, the country would have seen slow growth of per capita incomes. The share of the population in manufacturing rises gradually, eventually surpassing England’s level in 1700. Population may stagnate or even fall because initially, many households are near the subsistence minimum
Based on the simulation for England, we vary the parameter values to examine France’s and China’s chance to develop. The exercise suggests that France had reasonable prospects to develop, too. The absence of the Poor Law and a more high-pressure demographic regime reduced its chances, but not to such an extent that history could not have played itself out differently. The answer for China is fundamentally different. Because of the capital-diluting effects of rapid population growth, its chances of industrializing were very small. Only very unlikely sequences of good shocks could have given it a chance to develop.

В статьях авторы разными способами экономически моделируют, почему ВБ была такой исключительной в плане промышленной революции.

В первую очередь основная идея (авторов первой статьи) в том, что промышленная революция возникает, когда совпадают серия позитивных шоков в смертности (внезапное её снижение по каким-то причинам), в результате чего снижается также рождаемость и начинает расти количество капитала на душу. При этом это происходит не в одной отдельно взятой стране, но в группе несколько интегрированных стран, и передаётся от одной страны к другой в меру их интегрированности (как должно было передаться от Англии Франции, но не вызывало в ней индустриализации, потому что накопленный там физический капитал был слишком мал).

Другой аспект, который упоминается - что новые технологии всегда означают риск и требуют большего капитала, и потому только более крупные страны могут на такое пойти.

Особенно поспособствовала индустриализации в ВБ крайняя форма "европейской брачности" - она стабилизировала уровень душевого благосостояния в случае каких-либо шоков, что благоприятно сказалось на накоплении капитала, и из-за чего темпы роста населения никогда не превышали темпы роста капитала. Механизм прост: если происходит резкий позитивный сдвиг в смертности (следовательно, и в доходах), то население начинает расти, пока не достигнет нового равновесия смертности\рождаемости, и пока оно движется от одного равновесия к другому, капитал растёт быстрее населения, и соответственно и разного рода инновации успевают происходить. Если рождаемость высокая (ранняя и полная брачность, неконтролируемая рождаемость), то население переходит от одного равновесия к другому слишком быстро, что капитал не успевает накопиться. Если же рождаемость на более низком уровне, то переход из одного равновесия в другое занимает больше времени, в течение которого капитал растёт быстрее населения, и потому капитал успевает накопиться до достаточного уровня, чтобы вызвать качественные изменения. Эта демографическая особенность - ключевой момент, который предопределил, что промышленная революция началась именно в Англии.

И хотя ВБ и так была богаче (население потребляло на 17% калорий больше, чем во Франции, где нижним 20-30% населения недоедание не позволяло работать больше нескольки часов в день), 2,5% ВВП в ней уходили на перераспределение (Old Poor Law) в пользу бедных (11% населения получали какую-то помощь), так что (по некоторым подсчётам) эта система повышала доходы нижних 40% населения на 14-25%, что повышало и стабилизировало спрос на промышленные товары (30% расходов населения рабочего класса).

Относительно же защиты интеллектуальных прав авторы утверждают, что всё было не так хорошо, и до 19 века они плохо защищались, что выражалось в том, что какие-то деньги от патентов получало очень мало изобретателей, а большинство полагалось на традиционную форму субсидий от государства и, в сущности, везение. И большая часть достижений были известны ещё за век до того, как они стали широко применяться в Британии. Что сделали британцы, так это непрерывный поток анонимных микроизобретений и постоянных мелких усовершенствований, который совершал частный сектор, состоящий не из небольшого числа больших изобретателей, а из класса скромной трудовой аристократии - высококвалифицированных ремесленников, составляющих во всём населении страны не больше 5%.

Кроме того, стартовый уровень капитала в сочетании с демографическим режимом приводит к разным условиям для индустриализации: в ВБ с её стартовым уровнем дохода и долей населения в производстве 23% она могла позволить себе рост населения до 3,6% в год, и при этом индустриализацию. Китай же в аналогичное время (1700 год) при доле населения в не-с\х секторе 10% и со своим уровнем доходов мог двигаться по пути индустриализации с ростом населения не больше 0,6%.

Urb_pop_Uk_fr_chi.jpg?dl=1

Что мы и видим - в Китае население в первый период увеличивалось в численности даже быстрее, чем в Британии.

Далее авторы моделируют в сравнении условия индустриализации в Британии и в Китае. В наиболее благополучном районе Китая - бассейне Янцзы - по подсчётам, зарплаты населения составляют примерно половину от британских, и это специально берётся для модели в качестве "наилучших" условий.

Сначала для ВБ берётся демографический режим Китая: население растёт огромными темпами, но душевой капитал убывает (на 0,15% в год), а все расходы населения уходя на с\х продукцию. Происходит коллапс экономики и падение уровня жизни.

Затем берутся китайские стартовые условия и демографический режим ВБ: население убывает (главным образом, из-за изначально высокой смертности), но капитал растёт, хоть и медленно. Доля населения в промышленности достигает весомого уровня.

Результаты моделей:

Другая идея, упомянутая выше, состоит в эффекте численности\плотности населения. И некоторые примечательные вещи есть в этой статье:

Economy and population in Italy 1300-1913 SALVATORE CAPASSO, PA OLO MALANIMA SIDeS, «Popolazione e Storia», 2/2007, pp. 15-40

The reconstruction put forward by the agrarian economist E. Boserup in 1965 (Boserup 1965) was deemed convincing by many of these. According to Boserup, population increase, rather than representing a danger to economic progress, fostered or gave rise to agricultural innovation. In agrarian economies the growth in population was, in her opinion, the main cause of a keener exploitation of resources. Demographic growth pushed workers to exploit increasingly natural resources, progressing from superficial exploitation of the soil through to bush-fallow cultivation, to short-fallow cultivation, to annual cropping, to more elaborate kinds of agrarian rotation and on to the introduction of more efficient tools and ploughs. According to Boserup, population rise and technical innovation in agriculture progressed simultaneously.

The recent revision of the neoclassical theory of growth, through the endogenous theory of growth, and the more recent so-called unified growth theory, have been the mainstays of a new positive view of the populationeconomy relationship, although this approach is not directly linked to the boserupian view (Galor, Weil 1999; Galor 2005). The increase in population is now seen by many economists as the root of growth since it increases the human exchange of useful knowledge, strengthens the formation of human capital and enhances technological progress (Kremer 1993). Since economic growth is based on knowledge and knowledge is supported by the human exchange of information, then greater population means further opportunities for growth.

И самое любопытное - наиболее передовые промышленные страны Европы достигли плотности населения римского Египта только к 1870-му году!

А когда промышленность в них только раскручивалась, то плотность населения в самых плотных из них была втрое меньше египетской. Это - определённо то, что должно способствовать прогрессу в римском Египте.

Также есть ещё статья - непосредственно о населении Италии.

Cycles and stability. Italian population before the demographic transition (225 BC-AD 1900)

http://www.paolomala...cles/Cycles.pdf

И в ней (при всей её серьёзности) сильно удивляет переоценка населения Италии в Римскую эпоху. Не вдаваясь в детали, выглядит всё примерно следующим образом:

A first strong decline took place in the second century, particularly as a consequence of the so-called Antonine plague, probably a smallpox epidemic which lasted from 160 to 180. This demographic shock was supposed to have determined a population drop of 50 percent or even more. It seems now that the decline was lower: 20-30 percent of the population. There was a recovery in the following century, but it was cut short by an outbreak of plague which lasted from 250 to 270. Several cities, including Verona, Bologna, Modena, Rimini, Lucca, rebuilt their walls around a much narrower area than before. For several centuries, the level of population of the early Empire was never attained again.

Честно говоря, конечно, с трудом верится, что в лучшие времена РИ численность населения Италии могла достигать 15 млн, но, вероятно, это так.

Впрочем, вероятно, что большую роль сыграло присоединение Египта, прочих других провинций и ввоз рабов. Без статуса имперской метрополии Италия вряд ли будет иметь численность выше 10 миллионов.

И, наконец, последняя статья - про фискальную систему в птолемейском и римском Египте.

A. Monson, Rule and Revenue in Egypt and Rome: Political Stability and Fiscal Institutions, Princeton/Stanford Working Papers in Classics Paper No. 080701

At its peak in the early third century BC, the dynasty maintained an overseas empire. In the late third century BC, the regime came under increasing threat from both internal and external competitors. Egyptian revolts followed military campaigns against the Seleucid Empire in 245 BC and 217 BC in Syria-Palestine. For twenty years from 205 to 185 BC, all of southern Egypt revolted and broke away from the Ptolemaic kingdom, establishing a theocratic monarchy with two successive Egyptian pharaohs tied to the priesthood in Thebes. Even after this rebel kingdom fell, additional revolts broke out in the countryside around the years 165, 131-130, and 88-86 BC. In their repeated wars with the Seleucid Empire over Syria-Palestine, the Ptolemies suffered major defeats in 195 and 168 BC. On the second occasion, the Seleucid king Antiochus IV conquered all of Egypt except Alexandria, proclaimed himself pharaoh, and planned a permanent occupation but was forced out by the threat of Roman intervention. Struggles over dynastic succession erupted into violence and even civil war in the 200s BC, the 150s, the 130s, almost continuously from the 110s to 80s, and again in the 50s and 40s BC prompting direct Roman intervention. In connection with these were the apparently frequent urban riots in the city of Alexandria such as those reported in the years 204, 169, 145, 131, 107, 80, 59 and 48 BC.

Contrary to earlier scholarship, studies since the 1970s rightly emphasize that the largest share of land in Roman Egypt was private land. The Roman administration in the reign of Augustus reformed the various fiscal categories under two main headings: public and private land. In some regions, notably the Fayyum, much of the private land can be traced back to the allotments to soldiers in the Ptolemaic period, which were frequently (though not always) taxed at the privileged rate of one artaba and which already had largely become de facto private property. Land could also become private by purchasing public land from the state. However, only recent research, which shows that private land or de facto private temple land was already extensive in the Nile Valley during the Ptolemaic period, can explain the large proportion of private land in the early Roman period.

The fiscal reforms for private land in Egypt must predate 47 AD because a land survey from southern Egypt is preserved that gives the complete information about landholdings and tax rates in one village in that year. According to that text, 78% of the village was charged variations of the one-artaba tax. The remaining 22% was public land, or royal land as it was often still called.

The Tiberian strategy, to shear the sheep rather than flay them, paid off in Egypt. Several scholars have argued recently that Egypt experienced not only population growth but also per capita economic growth during the Roman period. A study of Roman census declarations from Egypt, for example, suggests demographic growth at about 0-0.5% annually. Based on various estimates, urbanization may have reached by the third century AD a level not surpassed until the late nineteenth or twentieth century. What made this growth possible was partly the increase in trade and urban crafts in Egypt as it was integrated into the Roman Empire. Egypt became among other things an entrep?t for the Indian luxury trade via the Red Sea. Most importantly, economic growth would have been due to the intensification of agriculture on private estates. Rathbone argues convincingly that private property rights in Roman Egypt gave farmers an incentive to invest in land and to make improvements. He points to the diffusion of water lifting technologies, which had been already been known in Ptolemaic Egypt but became widespread on private estates only in the Roman period.

Similarly, private leasing, and hence the possibility for larger accumulations of land, tends to be associated with land charged the one-artaba tax in Ptolemaic Egypt such as soldiers’ allotments or to temple land that had privileged fiscal status. Hence the tax reforms in early Roman Egypt would have raised the demand for investment in private land. As a result, it is possible to observe wealthy urban residents, including Alexandrians and even Romans, buying up estates in the Egyptian countryside and leasing them out, which would have been hardly profitable and much more difficult to administer under the harvest tax regime. In Ptolemaic Egypt, only land in special fiscal categories presented similar incentives for development but it tended to be allocated by status and royal favor rather than by markets.

Another potential cause of reform is the role that culture plays in the formation of fiscal policies. This article can be seen partly as a reaction to ancient historians’ overemphasis on cultural explanations for political and economic institutions. It rejects above all the thesis the Ptolemaic fiscal policy was determined by the degeneracy and hedonism of the later Ptolemaic rulers that ancient writers ridiculed. However, it was consistent with ancient Egyptian religious traditions that land belonged ultimately to the divine king or to the temples and priests of the gods. This notion might well have been used to legitimize violations of private property rights and the collection of the harvest tax, which in Ptolemaic Egypt was synonymous with rent. Roman society, by contrast, was dominated by landowning urban elites who regarded redistribution and even the taxation of their rural estates by the state as a vicious attack on property rights. In these cultural differences some historians find an explanation for the apparent expansion of private land in Roman Egypt.

В общем и целом, суть в том, что в плане государственного управление птолемейский Египет был кошмарно коррумпированным государством, постоянно и крайне часто страдающим от восстаний. И только, в общем-то, Рим сначала спас Египет от полного захвата Селевкидами, а потом, уже позже присоединив к себе, навёл порядок и ввёл разумное гос. управление. Налоговая система птолемейского Египта предполагала дифференцированные налоги (и произвол в их установлении), выжимающие по-максимуму и полностью лишающие население каких бы то ни было стимулов к повышению производительности. Рим же установил единый для всех (и значительно более низкий) налог.

Тем не менее, как было обнаружено, бОльшая часть земли и в птолемейский период, и в римский находилась в частной собственности. С\х обследование в Южном Египте 47 г. н.э. показало, что 22% земель - государственные, и 78% - частные. Автор приводит, что по утверждениям некоторых современных исследователей Египет в римский период испытывал не только абсолютный рост экономики, но и душевой. Рост же численности населения был 0-0,5% в год. В значительной мере этому способствовала принесённая римлянами защита прав собственности, которая создала стимулы инвестировать в рост производительности. Так, например, технологии поднятия воды, которые были известны и в птолемейском Египте, широкое применение стали получать на частных землях только в римские времена. Стало доходить даже того, что богатые александрийцы и римляне стали покупать сельские земельные владения в Египте и сдавать их в аренду, что просто не могло быть прибыльным при птолемеевском налоговом режиме.

Большое культурное различие между птолемеевским Египтом и Римом заключается в том, что в Египте элиты злоупотребляли устоявшимися традициями королевской\религиозной власти, что приводило к произволу, в то время как в Риме преобладали землевладельческие городские элиты, которые воспринимали любые попытки перераспределения и налогообложения как наступление на права частной собственности.

Из всего этого можно, как мне кажется, сделать вывод, что первоначально поглощение Египта Римом необходимо - чтобы навести порядок и установить адекватные государственные институты. Но далее нам нужно, чтобы Египет мог свой капитал вкладывать не в Рим, а в себя. Чтобы он были независим, и в то же время не имел риска быть захваченным (равно как и искушения вести захватнические континентальные войны), и при этом был культурно частью единого общеримского\общеантичного средиземноморского мира, который разделён на отдельные государства сопоставимых масс (и ещё кучу мелких между ними - для баланса и пр.), масштабно не воюющие между собой. (Какая-то система а-ля СРИ нужна, что ли - только для всего средиземноморья)

А, и про Францию. В одной статье, название которой потерял, пишется о том, что притом, что во Франции на момент революции были признаки перенаселённости, сама революция привела к резкому сокращению неравенства и возникновению социальных лифтов, которые требовали сокращения размера семьи. Само снижение рождаемости началось задолго в богатых верхах, но революция привела к внезапному перераспределению земли (а как такового, крепостного права во Франции и к 18-му веку уже давно не было, в отличие от остальной Европы) и возникновению массового класса аграрной буржуазии, для которого большое число детей уже стало представлять издержки.

Иными словами, выходит, что люди массово получили достаточный уровень желаемого благополучия и без индустриализации. И, опять же, можно предположить, что в какой-то момент "позитивный шок" резкого прироста капитала привёл к качественному изменению в поведении. И если бы индивидуальное благополучие росло медленнее, то, возможно, такого снижения в рождаемости не было бы.

Ну и, собственно, в следующем посте будут некоторые выводы от всего этого.

5 Mar 2015

Обобщая всё вышеприведённое, что, имхо, необходимо, если мы хотим индустриализацию в античности:

1) Сама индустриализация как таковая очень вряд ли получится, но грубо натянуть Средиземноморье пред-Антониновой чумы на Европу, эдак, 1700-го года при очень большом желании можно. А там дальше уже кое-как поедет.

2) Нужон перво-наперво демографический переход, как не крутите. А т.е. - снижение смертности (в первую очередь, и рождаемости - во вторую). И этого перехода (новых масс народу) экономическое приложение, дабы экономика росла быстрее населения. Ну, допустим, одно - это заместо рабов. Ибо они и исчерпаемы, и, всё равно, для индустриализации не вариант. Другое - на колонизацию тех же самых варваров (например, германских, да и прочих других). Снижаем несколько уровень смертности - увеличивается естественный прирост, и заколонизировать варваров уже не проблема. Кроме того, увеличивается плотность населения, и оттого и интенсивность инноваций.

Да, самое важное-то - медицина. Прививки и всё такое - чтобы побороть катастрофическую смертность от эпидемий. Тогда и чума отменится. Уже ощутимо снизит уровень смертности.

3) Будучи несколько детерминистичным, всё же предположу, что численность населения римского мира должна (ну возьмём не сам момент прихода чумы, а какое-то время до него: самое главное - до климатического пессимума успеть маховик индустриализации раскрутить) быть году в 100-150-м н.э. порядка за 100 миллионов - в принципе, не так много. Всего в полтора-два раза больше РИ. Накачать это до такого размера снижением смертности (даже главное - как-нибудь увеличить производительность с\х). Единственный нюанс - простой расчёт показывает, что если нам требуется увеличить численность населения с 50 миллионов до 100 при годовых темпах роста численности, как у римской Испании (едва ли не самые высокие во всей РИ), то это потребует примерно 315 лет. Т.е. идеальные условия в РИ должны наступить (и он должен весь быть объединён) примерно в 200 г до н.э. Допустим, нам удалось как-то ускорить сбор РИ в её основных границах - раньше года 100-го до н.э. это, всё равно, трудно представить. Но в данном случае нам потребуется, чтобы римский мир рос уже с темпами 0,27-0,3% в год, (из 50 млн в -100 г. до 100 в 150-м) что уже так прилично, и требует каких-то изобретений, либо снижающих смертность, либо ощутимо увеличивающих продуктивность с\х. А если брать и более реалистично - с ~35 млн. в -100-м году - то и вовсе темпы в год получаются порядка 0,44% в год, что ого-го как. Европа таких достигла только в XVIII-м веке. Нужен какой-то фантастический рост богатства, продуктивности и снижения смертности.

Хотяя... если мы изобретаем и внедряем прививки, то Антонинова чума отменяется, и в запасе у нас есть ещё лет 100 - примерно до 300-го года, когда уже пойдёт климат. Поэтому, в принципе, можно представить альт-РИ в её полных границах примерно в 100-м г. до н.э.

4) Дальше - сложнее. С одной стороны, сначала необходима некоторая культурная гомогенизация и выстраивание общего культурного и экономического пространства, общих институтов, валюты и языка на всём этом пространстве. Подтягивание разных регионов до примерно одного уровня развития. Перемешивание изобретений из всех концов империи во все концы империи. А затем всё это необходимо разделить - на группу конкурирующих независимых государств, примерно сопоставимых по численности, чтобы некая коллективная система предотвращала превращение любого из них в гегемона, но объединяла их перед внешним врагом. "Цивилизованный развод", так сказать. Но с сохранением "ойкумены". Как мирно и в мирное время разделить Римскую империю (нужна именно империя, потому как в статье при птолемейский Египет было указано, что политическая система Египта мало отличалась от Рима времён республики, и отчасти потому постоянно был хаос), я слабо представляю. Да ещё, чтобы это в рамках единой "а-ля-конфедерации" оставалось. Т.е. можно попробовать вообразить возникновение из республики некого коллективного органа власти (типа, например, пентархия - коллективное правление, скажем, 5-ти императоров вначале- по одному на каждую большую территорию, и потом постепенное увеличение числа "императоров", с плавной децентрализацией власти)

5) Нужно книгопечатание. Без этого с наращиванием НТП и всем прочим будет тяжко. Можно попробовать создать условия, в которых возникло книгопечатание. Но это тоже трудно, потому как есть сомнения в том, что без жёсткой монотеистической религии что-то ещё будет создавать спрос на книги. Но даже так 200 лет нужно ждать только до изобретения бумаги в Китае. А потом ещё как-то предельно быстро её заимствовать. Притом, что она в самом Китае для письма только с конца 3-го века будет использоваться. В идеале было бы торговлей, но торговлей она почему-то 7 веков не заимствовалась, а попала только через военнопленных в 8-м веке. Так что с бумагой туго. И, возможно, нужно искать способы массового книгопечатания на ткани или чём-то другом. Тем, что в этом (хоть и в штучном) римский Египет даже успел отличиться, как утверждает Википедия:

"Техника штучной печати для воспроизведения текста, рисунков и изображений широко использовалась по всей Восточной Азии. Она возникла в Древнем Китае как метод печати на текстиле, а затем и на бумаге. Самые ранние сохранившиеся образцы, напечатанные на ткани, являются китайскими и датируются не позднее 220 года н. э. Ближайшие по времени западные образцы относятся к IV веку и принадлежат Древнему Египту эпохи римского правления."

В принципе, при более активном развитии Египта, может быть, оно могло бы случиться и раньше. И само по себе развиться во что-то более сложное. Если уж "Римские горшечники на изготавливаемой ими посуде отпечатывали имя заказчика или обозначение цели, для которой она предназначена. Богатые римляне, чтобы облегчить детям изучение грамоты, давали им буквы, вырезанные из слоновой кости или из металла, из которых дети учились составлять отдельные слова; Цицерон, рассказывая об этом, излагает в ясных выражениях основной принцип набора слов.", то тут и до книгопечатания осталось всего ничего. При более активном социально-экономическом развитии РИ и большей численности населения, имхо, может и додумаются. В Египте, опять же

6) Финансовые институты и капитализм, допустим, есть. Главное - не дать их подавить, и развивать их дальше. Страхования, думаю, нет. Но оно, возможно, возникнет в ходе развития математики, которую нужно активизировать. Но для умножения "креативного класса" необходима, опять же, торговая специализация и какие-то факторы, затрудняющие ведение сухопутных войн.

7) Потому, собственно, Египет. Во-первых, дикая плотность населения, которая должна давать огромное преимущество в НТП. Во-вторых расположение на целой уйме торговых связей - и, в первую очередь, с Азией и Индией. Что при интенсификации повысит вероятность завоза каких-либо инноваций. Да и без того ускорит накопление капитала. Отсутствие протяжённой сухопутной границы также должно способствовать защите от вторжений (подразумевая, что со стороны Средиземного моря уже никто не нападёт + свои мегадоходы Египет вкладывает в себя). Для дополнительной защиты можно отгородиться романизированными Иудеей, Сирией и Месопотамией (кстати, так бы тоже кандидат на активную торговлю, но не выгорит - постоянные войны, фронтир, все дела). И в идеале бы ещё хотя бы некоторое совершенствование косого паруса - вот он реально доходы увеличит. Тем более, что латинский парус был известен, и уже даже, как предполагается, додумывались и до гафельного.

Но если даже и взлетит, то серьёзная проблема в угле - ближайший в Малой Азии, Испании и Галлии. Поэтому сложно понять - по массе как ВБ, но может повторить судьбу Нидерландов. А вот реально из-за угля в стимпанк в этом мире, скорее всего, пойдёт либо Испания, либо Галлия. И скорее даже Испания, потому как что будет на границе Галлии, непонятно. И океаническая торговля с Америкой позволит резво накопить капитал. Культурно-экономическая же общность позволит просто заимствовать то, что к тому времени изобретёт Египет.

В общем, имхо, чтобы у Римского мира были хоть какие-то шансы подняться до начала похолодания до уровня 1700 года, то надо дать им заранее какие-то технологии по снижению смертности (и обязательно победить эпидемии), увеличению с\х продуктивности, печати чего-то книгообразного и разделить и децентрализовать РИ до некого подобия СРИ, где бы Египет смог стать стабильным центром накопления капитала и производства инноваций.

Вот как-то так.

/Хотя, конечно, мир с демпереходом в Античности - это страшно. Тут население РИ, пожалуй, даже перегонит китайское в численности на какой-то момент. Или, как минимум, сравняется до того, как в Китай завезут картофель. Германцы и славяне даже не успеют вырасти в численности, как будут романизированы (если даже не вовсе утратят свою идентичность с концами). Какой-нибудь 15-миллионный Египет в III-м веке, + такая же Италия, миллионов в 12 Испания, 20-миллионная Галлия, 30-40 миллионов на римскую Азию, 12-миллионные Балканы с Грецией...

5 Mar 2015

что то в этом есть, напоминает мир долгоживущего Александра Тойнби, только в вашем мире сын Филлипа оставил Восток стагнировать дальше, а сам обратился на Запад и построил с потомками всесредиземноморскую мир-державу, апгрейд и развитие эллинизма, и так далее

5 Mar 2015

Античный стимпанк германовской Византии на сём, полагаю, можно будет схоронить : (

ну если вы только в этом видите посыл темы

она много шире, Византия Германа частность, может взлететь и вполне может и нет

Davin2014 пока первый вопрос, из чего истекает пункт №1 - снижение смертности в аграрном обществе? в реале зачатки и первые шаги НТР делала еще тогда, когда ни о каком качестве доступной медицины говорить было нельзя, рост народонаселения взрывным темпом пошел с первой четверти XVIII века когда хайтеком врачебной мысли были кровопускания и ртутные примочки.

вспышки эпидемий ан масс косили народ вплоть до французской революции - и здесь помогала больше не еще примитивная медицина, а скорее централизация и организация государственных институтов, учёт-контроль, карантины, кордоны и т.д.

может дело в повышении производительности с/х на относительную площадь? что дает демографию, улучшает качество питания и косвенно снижает смертность?

но отчего повышается производительность в сельского хозяйства? и какое же это тогда "аграрное общество"? Англия смогла взять себе на службу лабрадорскую треску и балтийской селедку, а другие приморские народы начиная с античности имея тот же даровой ресурс почему то не смогли? в общем на колу мочало, начинаем всё с начала, и тогда "снижение смертности в аграрном обществе" это не первопричина, а одно из многочисленных составляющих следствий влияющих на результат?

ЗЫ

Хотяя... если мы изобретаем и внедряем прививки, то Антонинова чума отменяется,

нее... в этой теме читы не считаются

Изменено 5 Mar 2015 пользователем Гера

5 Mar 2015

Davin2014 пока первый вопрос, из чего истекает пункт №1 - снижение смертности в аграрном обществе? в реале зачатки и первые шаги НТР делала еще тогда, когда ни о каком качестве доступной медицины говорить было нельзя, рост народонаселения взрывным темпом пошел с первой четверти XVIII века когда хайтеком врачебной мысли были кровопускания и ртутные примочки. вспышки эпидемий ан масс косили народ вплоть до французской революции - и здесь помогала больше не еще примитивная медицина, а скорее централизация и организация государственных институтов, учёт-контроль, карантины, кордоны и т.д. может дело в повышении производительности с/х на относительную площадь? что дает демографию, улучшает качество питания и косвенно снижает смертность? но отчего повышается производительность в сельского хозяйства? и какое же это тогда "аграрное общество"? Англия смогла взять себе на службу лабрадорскую треску и балтийской селедку, а другие приморские народы начиная с античности имея тот же даровой ресурс почему то не смогли? в общем на колу мочало, начинаем всё с начала, и тогда "снижение смертности в аграрном обществе" это не первопричина, а одно из многочисленных составляющих следствий влияющих на результат?

Ну, тут, как бэ, до сих пор есть разные объяснения (и определённо утверждать всё ещё нельзя, конечно). Одни утверждают, что экспоненциальное снижение смертности начинается, когда накапливается некая критическая масса технологий. Другие пишут, что ключевое, что выбивает традиционное общество из равновесия высокой смертностинулевого прироста - серия едва ли не случайных позитивных шоков смертности, наложившихся один на другой и совпавших, что внезапно приводит к тому, что капитал на душу какое-то время растёт быстрее население, и дальше это уже выливается в качественные изменения.

Т.е. понятно (как мне кажется), что:

1) Во-первых, грубо - нужен некий уровень подушевого ВВП. Как какой-то индикатор капитала (а больше капитала - меньше смертность). Во всём Древнем мире до самого Китая он не превышал 600 (ну пусть даже 800-900 для Римской Италии) межд. долл. 1990 г.. Постсредневековая Италия не взлетела с 1100. Нидерланды, даже изначально сильно обгоняя британцев и по урбанизованности, и по доле населения в промышленности (manufacturing - не то, чтобы уже индустрия, но производство товаров), не взлетели с душевым ВВП over2000. Британцам в 1700-м хватило 1200 для разгона. Когда в остальной Западной Европе уже в каждой стране душевой ВВП был 900 - как в РИ был только в метрополии.

Т.е. получается, что, с одной стороны, подходя грубо "сверху" к вопросу (т.е. не объясняя, а подгоняя - но альтернативных путей возникновения индустриализации мы и не знаем, т.к. в нашем мире всё пошло по этому), можно сказать, что для того, чтобы в принципе начались "ядерные реакции", во всём мире-ойкумене должна быть накоплена некая критическая масса капитала (который конвертируется в снижение смертности, в общем-то, автоматически, вопрос только - по какой кривой (и, имхо, по экспоненциальной)). С учётом разницы в населении и разницы в душевом ВВП получается, что объём европейской экономики 1700-го года был, минимум, в три раза больше таковой Рима на пике расцвета. А это многое говорит. Не очень мне верится, что столь фундаментальные процессы качественного снижения смертности и индустриализации могут запуститься в более бедном мире или, и вовсе, в одной отдельно взятой стране. Ну то есть может быть и могут, но вероятность намного ниже.

2) Во-вторых, программа-минимум по снижению смертности, которая к 1700-му году уже стартовала в тех же Англии и Нидерландах - это классическое (всякий демографический переход начинается именно с этого) снижение, первоначально, экзогенной смертности. Т.е. той, которой отдельно взятый человек управлять не может - от эпидемий, голода и войн. Эпидемии хоть и не были побеждены, но перестали быть катастрофическими, и их влияние значительно снизилось. Если принять, что Англия с Нидерландами в 1700-м году остались на уровне технологий 1350-го, то при их значительно возросшей плотности населения, урбанизованности и интенсивными торговыми контактами со всем миром (а т.е. постоянной открытости к заносу инфекций) они должны при малейшией вспышке эпидемии просто коллапсировать. Но нет. Потому что качественное развитие уже произошло. На росте численности населения эти эпидемии уже, фактически, не сказываются.

Приведу ещё раз:

Но все-таки к XVIII в. произошли некоторые изменения, появилось лучшее понимание природы эпидемий, характера их распространения, и люди научились если не бороться с ними, то по крайней мере принимать некоторые меры предосторожности, в частности, устанавливать карантины, изолировать заболевших и т.п.

“В XVII в. исчезает проказа... Сифилис, после периода страшного усиления в конце XV и в начале XVI в., теряет свой эпидемический характер. В XVIII в. уменьшаются эпидемии кровавого поноса, до того производившие огромные опустошения” [13: 14]. Чума “перестает уже играть в жизни общества ту страшную роль, которая была ей присвоена в ХV-ХVI, даже в XVII веках” [5: 81]. На протяжении XVIII в. распространяется, по крайней мере, среди некоторых слоев населения инокуляция оспы (прививка здоровым человеческой оспы, что создавало риск тяжелого заболевания и даже смерти от оспы, но у большинства инокулированных приводило к выработке пожизненного иммунитета).

И здесь-таки опять можно предположить, что большую роль сыграл капитал (на душу, разумеется). Помимо того, что он просто приводит к росту грамотности (что приводит и к росту гигиены, и вообще к более разумному сбережению жизни в силу образованности - у нас же тут уже книгопечатание есть - более богатые при книгопечатании (финансово доступных книгах) автоматически постепенно становятся более образованными), он ещё и чисто физически создаёт больше экономических возможностей для реализации более низкой смертности. Условно - в средневековье приборами могли есть только богатые, а простой народ был вынужден есть руками - если народ становится богаче (реально, а не номинально), то больше людей имеют возможности есть приборами, что снижает попадание всевозможных инфекций. И таких мелочей - множества. Теоретические возможности для снижения смертности есть. Капитал же позволяет их массово реализовывать на практике во множестве таких мелочей вроде столовых приборов и гигиены (или, например, более качественные дома, окна из стекла, которые затрудняют проникновение паразитов, которые разносят болезни)), которые в сумме постепенно переходят в статистически заметное снижение смертности. В более богатых торговых городах, например, экономически позволяющих большое разнообразие профессий, теоретически могут появляться индивиды и организации, чья специализированная работа в том, чтобы очищать улицы от скверны и тем самым снижать подверженность эпидемиям. А сами люди в силу грамотности (которую получили благодаря капиталу) начинают осознавать, что лучше выбрасывать помои не в окно, а в некое более специализированное для этого место. В принципе, у римлян уже гигиена весьма хорошо прогрессировала - большой задел для потенциального снижения смертности. При большем капитале, мне кажется, она будет лучше распространяться по городам, увеличивать охват населения и интенсифицироваться, что ли. Что позволит и дальше расти урбанизованности (ибо до самой поры промышленной эпохи чрезвычайная смертность в городах позволяла им расти с большим трудом, а НТП+капитал потом позволили городам расти, с одной стороны, снизив смертность в городах, а с другой - увеличив и напор населения из села, ибо и там смертность снизилась), которая, в свою очередь, будет по нарастающей способствовать НТП.

Эффект накопленного капитала. Он творит чудеса

(Кстати инокуляция оспы - то, что и предлагаю кинуть римлянам - вот этом им круто поможет, а изобрести ничего не мешает (разве что подход к науке надо несколько продвинуть, сделать более экспериментально-ориентированным - но с этим, думаю, проблем не возникнет, если просто экономически возникнут условия для существования более многочисленного класса учёных, для чего нужно богатое торговое государство))

Это только эпидемии уже сильно ослабили эффект. Но, кроме того, фактически, в торговых государствах вроде Англии и Нидерландов (в отличие, кстати, от той же Франции) был побеждён голод - ещё один важный фактор чрезмерной смертности. В Нидерландах появились склады с зерном, которые в случае нехватки продовольствия где-либо (в т. ч. и в других странах) раскупоривались и распродавались (страна же только получала гешефт на этом) - и здесь для нас много значит логистика. Континентальные страны вроде Франции не могли обеспечить себе быстрый подвоз к местам голода необходимых количеств продуктов и зерна. В то время как в торговых государствах этот вопрос оказался решён - основные города у них на побережье, логистика по морю во много раз быстрее и дешевле, чем по суше, и позволяет перевозить больше, да и у самих стран население даже меньше (чем у континентальных) - в итоге имеем, что в случае любого неурожая проблема оперативно решается подвозом везде куда надо необходимых количеств продуктов. В итоге в отличие от континентальных не-торговых государств проблема голода для государств типа Англии и Нидерландов если не перестаёт существовать, то значительно снижается. И потому снижается и смертность.

И, наконец, войны. Если память мне не изменяет, то уже в 18-19-м веках на душу населения (где-то читал) людей в войнах погибло значительно меньше, чем в предыдущих веках. Т.е., можно предположить, что по мере "выкристализовывания" каких-то крупных государственных образований инстенсивность военных действий стала снижаться, и потому стало банально меньше умирать людей. И особенно это верно для Англии - островное государство просто не может вести масштабные сухопутные войны (ну т.е. может, но много сложностей возникает, что повышает вероятность специализации в направлении торговли и отказа от масштабных войн), но, кроме прочего, физический капитал в нём благодаря изолированности не страдает - врагу просто труднее прийти и разрушить инфраструктуру, и потому она может накапливаться и совершенствоваться (что в очередной раз подталкивает к высокой детерминистичности индустриализации именно в Англии).

Собственно, это те факторы, которые на момент зарождения промышленной эпохи уже были в силе.

Те же англичане с французами в первой половине XVIII века уже имели ОКС на уровне 40 промилле, в то время как изначальный, "стартовый" уровень для полностью традиционного общества, судя по Российской империи, можно принять за 50. Это означает, что за то время, что у них прошло с момента зарождения государств до начала XVIII века у них уже под действием каких-то накопившихся технологийинституциональных изменений произошло плавное снижение смертности на 10 промилле. (которое, в свою очередь, успело также и снизить рождаемость - и чтобы в отсутствие контрацепции избежать мальтузианской катастрофы, европейцы придумали европейскую брачность) Т.е. суть в том, что планомерное и постепенное социально-экономическоетехнологическое развитие за прошедшие века уже даже к моменту начала промышленной эпохи успело снизить смертность. И это, вероятно, результат накоплений в капитале и НТП на тот момент, наиболее благополучно которые выстрелили в Англии. (Собственно, если задуматься, и, скажем, просто убрать Британию как территорию - то, вероятно, в нашей истории это отложило бы возникновение индустриализации, как мне кажется, на пару сотен лет точно, ибо пришлось бы ждать достижения аналогичной концентрации капитала и НТП другим, менее динамично развивающимся государством)

Ну а дальше уже эндогенная смертность снижается - т.е. не от внешних причин (голод, эпидемия, война), а от, собственно, связанных с организмом (болезни и т.п.) - здесь уже и институционализация медицинской системы на государственном уровне, и система прививок, литература по медицине, медицинское образование и т.п. Посредством государственных усилий (когда государство разными системами и усилиями спасает человека от преждевременной смерти) ОПЖ можно поднять, в среднем, до 65-70 лет. (это, кстати, тот потолок, которого достигли все соц. страны) - дальше она уже растёт за счёт сдвигов в ценностях и развитии самосохранительного поведения (здоровый образ жизни, личное беспокойство о собственном здоровье и личные индивидуальные усилия по его улучшению, уклонение от опасных и рискованных для здоровья поступков и т.п.)

Как-то так.

Само собой, повышение производительности сх-земель также имело место. И, судя, по всему, даже без картофеля оно было существенным - порядка двух раз за несколько десятилетий. Но, как мне кажется, всё-таки это было не критичным (хотя, несомненно, позволило, увеличить существенно население Европы, и, особенно, Центра (Германии) и Востока, где, субъективно думается, при римском уровне сх технологий вряд ли получится высокопродуктивное сельское хозяйство - в то время как для Средиземноморья (в сх технологиях не разбираюсь, но ощущение такое) римское сх было достаточно технологичным. А если мы ещё и будем раскручивать Египет в торговлю, так, что он сможет дальше и успешней плавать, и много чего назаимствовать, то это, определённо, должно привести к повышению продуктивности сх.

Но, опять же - снижение смертности к началу индустриализации было не особо большим: демографический режим стал другой. Брачность вместо ранней и поголовной стала значительно более поздней, и вообще - определяться социально-экономической конъюнктурой. Внутри-то брака ограничения на рождаемость так и не было. Но гибкость в ограничении брачности привела к тому, что когда внезапно смертность снизилась, вместо мальтузианской катастрофы (в Китае, в общем-то, тоже войн уже не было, какая-то гигиена была и, строго говоря, смертность была снижена общегосударственной системой и накопленной инфраструктурой: рождаемость не могла снизиться, постоянно приводя к переполнению населением, и оттого возвратному скачку смертности) случилось, что капитал стал расти быстрее населения (впрочем, здесь ещё отчасти вероятно НТП поспособствовал - поднимая посредством ускорения экономики ту границу годового роста населения, при которой душевой ВВП может расти).

Но, теоретически, из этой модели вытекает, что индустриализацию можно провернуть даже в обществе, где медленно растёт экономика (т.е. без крутых изобретений): необходимо сделать так, чтобы по мере снижения смертности (а это всё-таки требуется - нам же нужен рост численности населения, только медленный, а не пикообразный) годовой прирост населения был ниже, чем годовой прирост ВВП. Тогда будет происходить накопление душевого капитала. Что требует рождаемости ещё более низкой, чем в прединдустриальной Англии (т.е. в диапазоне, полагаю, 3-4 ребёнка на женщину - соответственно, без контрацепции это даст возраст вступления в первый брак лет в 27, минимум). Впрочем, некоторая проблема в том, если мы создаём такую систему (накопление капитала без серьёзных инноваций), то при таком демографическом режиме это обеспечит нам экомический рост на душу только при нулевом, если даже не (а весьма вероятно, что) отрицательном приросте населения. Но, конечно, в этом случае кривая индустриализации будет намного, очень намного более пологой, чем та, что была у ВБ. Но, тем не менее, это будет развитие, а не стагнация.

Вот только если со смертностью ещё можно что-то придумать, то как для античного государства повысить возраст вступления в брак девочек _на_ 13-15 лет - большой вопрос. Поэтому и необходимо (и принципиально просто) подкинуть римскому миру технологии, ускоряющие экономический рост. При большем экономическом росте капитал сможет расти и при меньших ограничениях на рождаемость, при несколько более "традиционном" её типе.

Но что точно понятно (как я думаю) - в любом сценарии индустриализации в пред-индустриальный период любые НТР генерировали и всегда будут генерировать небольшие торговые государства, а уже потом массовое внедрение эти технологии будут находить в больших континентальных государствах -> снова создавая базу спроса на новые инновации со стороны небольших государств.

Не-а. Коллега же чётко оговаривает, что разбирает вариант "повторить Англию". Вот его можете хоронить (имхо, он заведомо тупиковый, как всякое обезьянничание - и автор это прекрасно показал). Но в теме обсуждались и другие пути.

"Повторить"-то повторить... Да вот только другого пути индустриализации нам неизвестно :resent: Ибо, как можно предположить, во все остальные страны индустриализация разнеслась, в первую очередь, из Англии, и, не будь её, довольно долго, вероятно, ничего бы ещё не индустриализовывалось. Ждали бы накопления такого же уровня капитала в какой-то другой маломальски весомой стране.

Нет, конечно, потом бы неизбежно возникло. Думаю, даже, отталкиваясь от демографии, скорее всего, во Франции (при всём прочем как в нашей истории). Но мы же говорим о вероятностях...

Что же до германовской Византии - честно говоря, имхо, в самой Византии вряд ли взлетит. Очень велик риск скатиться в то, что произошло в РИ с Испанией. Только размером изрядно побольше и в Азии. Государство мобилизационного типа (детально не осилил, посыпаю голову пеплом, потому могу ошибаться - но, насколько понял, мобилизация остаётся неизбежной в ходе уже хотя бы просто регулярных континентальных войн) территориальные приобретения вкупе с торговыми возможностями конвертирует, в первую очередь, в дальнейшую территориальную экспансию и не-производственное потребление (в смысле, что капитал уходит во дворцы и на армию, а не в производство капитала). Опять же, в ходе мобилизации неизбежно подавляются и разрушаются рыночные институты, и сильно понижается доля креативного класса в населении (и прочих других не-крестьянских классов). Т.е. государство-то конечно, будет красивым и большим, но вот прогресс в нём лидирующим будет не долго. Азиатские войны заставят перенаправить приоритеты. В Европе в начале нового тысячелетия сх революция, что способствует активному росту численности + раздробленность неизбежно приведёт к тому, что так же возникнут торговые республики, которые, думаю (всё сугубо субъективно), за пару веков точно обгонят Византию по душевому ВВП и станут пионерить в разных инновациях. Потому что рынок, конкуренция и специализация в торговле. Так же неизбежно возникнет и специализированная на торговле Англия (какое бы племя там ни сидело и как бы страна ни называлась - географическое положение подталкивает-с). И весь вопрос в том, когда, наконец, Западная Европа (в первую очередь, торговые республики) обгонят Византию по НТП. Субъективное имхо (по ощущениям) - веке в 15-м. Поэтому индустриализация, скорее всего, опять возникнет где-то на Западе.

С другой стороны, альт-индустриализация Византии в этом мире будет очень подобна таковой в России или Германии. Сильно запаздывающая, более аграрная страна (возможно даже, нечто среднее между Россией и Германией), которая потом внезапно (догоняющее развитие всегда приводит к более высоким темпам роста) становится намного более многочисленной и мощной. Даже если мы возьмём её всего лишь в границах Греции+Турции+, скажем, Македонии, Албании и Болгарии (предположим, что так же возникнут какие-то новыестарые народы, которые в процессе модернизации отвалятся), то тут при такой истории (грубо динамику рождаемостисмертности Греции и накачав её дополнительным капиталом, который в данных условиях, скорее всего, выльется в большую численность населения) уже в начале их "XX" века будет население, вероятно, сопоставимое с российским по численности.

Как же добиться того, чтобы индустриализация была в Византии? Имхо (не претендую на правильность, но полагаю так) нужна, опять же, торговая специализация. А т.е. - Египет и, возможно, Месопотамия (для торговли через Персидский залив) - must have. Но при этом (из области фантастики, возможно) чтобы у, опять же, Египта капитал не утекал из региона - какое-то федеральное устройство без имперского центра. Нужна концентрация капитала - но не имперская, а рыночная. И, соответственно, нужно минимизировать войны и предельно не допускать мобилизации (что проблематично, потому как при такой протяжённости границ и враги на Востоке неизбежно будут большие).

Конечно, можно опять попробовать завоевать средиземноморское побережье - но думаю, будет только хуже. Ибо шансы на возникновение торговых республик давятся априори, и, как следствие, НТП сильно замедляется, так как сильно ухудшается конкуренция. (Впрочем, ещё остаётся северное побережье Европы, на котором они, вероятно, возникнут - но оно на тот момент совсем ещё малоразвитое, и нужно ждать. Стартовый капитал в сравнении с итальянскими республиками качественно другой.)

Впрочем, на нашей стороне тоже много чего занятного: косой парус уже в кармане, а, значит, торговлю и колонизацию можно распространять на огромную территорию - но чисто географически атлантику, скорее всего, опять подомнут европейцы, потому как быстро перенимут достижения. +в данной альтернативе книгопечатание становится уже гораздо более реальной перспективой. Но опять же - преимущество будет очень недолгим, потому как европейцы с их конкурентным обществом быстро перенимут. +преимущество в порохе - но и оно быстро утечёт. А западно-европейская экономика быстро станет более динамичной, да и по массе быстро догонит и перегонит.

Хотя, конечно, все эти рассуждения, в общем, не сильно отличаются от гадания на кофейной гуще Предсказать, как повлияет сильная и развитая Византия на Европу средних веков на протяжении аж столетий - альтернатив может быть куча. И дальше каких-то общих векторов трудно сказать. Слишком детально всё прорабатывать надо. (Да и не историк я совсем. Что-угодно лишь бы не писать маг. диссер.:/)

Изменено 5 Mar 2015 пользователем Davin2014

6 Mar 2015

Предсказать, как повлияет сильная и развитая Византия на Европу средних веков на протяжении аж столетий - альтернатив может быть куча

Это хорошо!

Я бы вообще сделал разрыв в пару веков в таймлайне - и продолжая его сваял бы то что больше по душе

6 Mar 2015

европейцы придумали европейскую брачность

То есть штука сводится к тому, чтобы:

-во-первых, придумать оную брачность в каком-либо небольшом (торговом) анклаве

-во-вторых, не допустить её распространения на всю империю, дабы не пришли варвары с иной брачностью и не снесли её к чертям свинячьим

После чего НТР запустится сама собой. Так?

6 Mar 2015

Женя - 5 баллов за мат, пост скрыт.

6 Mar 2015

5 баллов за мат, пост скрыт.

Блин, мы что то пропустили?

То есть "история не имеет сослагательного наклонения"?

Странно, я такого вывода из размещенного отличного материала не сделал. Мне кажется, коллега БГ, что вы опять "полемически заостряете".

Если не секрет - зачем Вы тут?

Да еще и хамите

6 Mar 2015

А мне кажется, что вы толсто троллите.

о кей, умничайте дальше - "тонкий тролль" :(

6 Mar 2015

То есть штука сводится к тому, чтобы: -во-первых, придумать оную брачность в каком-либо небольшом (торговом) анклаве -во-вторых, не допустить её распространения на всю империю, дабы не пришли варвары с иной брачностью и не снесли её к чертям свинячьим После чего НТР запустится сама собой. Так?

Как полагают, европейская брачность не просто так возникла. А как ответ на снижающуюся (видимо, в результате НТП + роста капитала) смертность, дабы привести прирост населения к равновесию рождаемостьсмертность (любое население в долгосрочной перспективе всегда стремится к нулевому естественному приросту). Более того, она была свойственна всей Западной Европе, а в Англии приняла лишь наиболее крайнюю форму, что выразилось в больших темпах накопления душевого капитала (ибо больше разница между приростом ВВП и приростом населения, из-за того, что последний меньше). Но главная-то формула, имхо, именно в сочетании "евробрачности" с большим душевым ВВП (т.е. и без этой брачности Англия была на душу богаче всех сколько-нибудь крупных европейских государств).

То есть "история не имеет сослагательного наклонения"? ОК, точка зрения вполне уважаемая, но имеет нюанс: с ней не ходят на ФАИ. Ну, с нормальными целями. Кроме таких как чудаков там (тут) понаблюдать и диссер написать...

Передёргиваете и додумываете. Не надо так.

Я этим имел ввиду, что нам остаётся анализировать закономерности индустриализации лишь только Англии и думать, каких в таких же условиях могла оказаться какая-то другая страна. Я не говорю, что это невозможно (более того - если читали выше, то могли заметить, что предлагаю на эту роль сочетание ЕгиптИспания), но при относительно традиционном ходе событий, в ситуации, если до полноценного заселения Британии и возникновения там полноценного независимого государства, ударившегося в торговлю (со временем почти неизбежно), индустриализация не случается где-либо раньше, то вероятность того, что в обозримые столетия она случится именно в Англии, значительно возрастает.

Если не секрет - зачем Вы тут?

Чтобы внести в эту тему конструктив и перейти от обсуждения коллег к обсуждению чего-то релевантного.

Изменено 6 Mar 2015 пользователем Davin2014

6 Mar 2015

С учётом разницы в населении и разницы в душевом ВВП получается, что объём европейской экономики 1700-го года был, минимум, в три раза больше таковой Рима на пике расцвета. А это многое говорит. Не очень мне верится, что столь фундаментальные процессы качественного снижения смертности и индустриализации могут запуститься в более бедном мире или, и вовсе, в одной отдельно взятой стране. Ну то есть может быть и могут, но вероятность намного ниже.

римская и эллинистическая мир-экономика Средиземноморья масштабом и потенциалом как бы не более "среднеевропейского", в моменты он пытался и успешно включить в сателлиты барбарикум до Волги, Средний Восток(при македонцах и при коллапсе зороастризма в перспективе опять), в будущем Северную Африку и Аравию, он не беден а в разы богат, другое дело что по мысли постов выше не хватило времени разогнаться, в Европе технологический задел "условно1350го" базис этого самого душевого ВВП ведь тоже не вакуума появляется, а тут не успела накопится эта некая критическая масса технологий прежде чем всё рухнуло в Тартар.

И здесь-таки опять можно предположить, что большую роль сыграл капитал (на душу, разумеется) ....

Эффект накопленного капитала. Он творит чудеса

Что остекление окон тоже в кассу даже не задумывался, спасибо, мне уже окупили римляне тоже любили баню и когда еще в Европе вновь появиться централизованное водоснабжение...

Так все таки почему Ахура-Мазда не велит накапливаться среднедушевому доходу уже в античное время при той схеме общественно-производственных отношений? почему считается что он не накапливался, ведь нельзя же сказать чтоб демы и квириты небогатели, и вполне осознавали что нажитое лучше отдать старшему сыну, а младшего отселить в колонию или спровадить на Тенар или в легион. Выходит нужно обеспечить два-три века Антонинова Paxa и всего то делов??

(ну т.е. может, но много сложностей возникает, что повышает вероятность специализации в направлении торговли и отказа от масштабных войн), но, кроме прочего, физический капитал в нём благодаря изолированности не страдает - врагу просто труднее прийти и разрушить инфраструктуру, и потому она может накапливаться и совершенствоваться (что в очередной раз подталкивает к высокой детерминистичности индустриализации именно в Англии).

Римская Испания также в глубоком тылу от варварских границ, хартленд Италия, Сицилия, наконец изолированный пустынями и горлом Синая Египет о котором вы выше сами сказали, чем у них условия хуже когда плюс еще и изотерма?

Вот только если со смертностью ещё можно что-то придумать, то как для античного государства повысить возраст вступления в брак девочек _на_ 13-15 лет - большой вопрос. Поэтому и необходимо (и принципиально просто) подкинуть римскому миру технологии, ускоряющие экономический рост.

опять таки без христианства, с его черным монашеством, с полунасильственными пострижениями лишних наследников, обетами и венцами безбрачия и прочей пропуританской морали никуда, прям не угодить - слишком строгая религия, "материя - зло" и так далее - нельзя, но и слишком "легкая" необязывающая религия нехорошо - а так не бывает, где кататься там и санки таскать

Но, теоретически, из этой модели вытекает, что индустриализацию можно провернуть даже в обществе, где медленно растёт экономика (т.е. без крутых изобретений): необходимо сделать так, чтобы по мере снижения смертности (а это всё-таки требуется - нам же нужен рост численности населения, только медленный, а не пикообразный) годовой прирост населения был ниже, чем годовой прирост ВВП.

Вот собственно то что я хочу от этой темы, отсутствие принципиальной невозможности перейти в индустриализацию из античности минуя "средневековье", а временные рамки вопрос второстепенный

Но что точно понятно (как я думаю) - в любом сценарии индустриализации в пред-индустриальный период любые НТР генерировали и всегда будут генерировать небольшие торговые государства, а уже потом массовое внедрение эти технологии будут находить в больших континентальных государствах -> снова создавая базу спроса на новые инновации со стороны небольших государств.

я думаю, размер не имеет значения главное значение - приморское что автоматически обозначает торговое, транспортная логистика + легкодоступная белковая пища, позволяющая высвободить больший % населения от с/х в другие сферы

6 Mar 2015

Что же до германовской Византии - честно говоря, имхо, в самой Византии вряд ли взлетит. Очень велик риск скатиться в то, что произошло в РИ с Испанией. Только размером изрядно побольше и в Азии. Государство мобилизационного типа (детально не осилил, посыпаю голову пеплом, потому могу ошибаться - но, насколько понял, мобилизация остаётся неизбежной в ходе уже хотя бы просто регулярных континентальных войн)

Последняя мобилизация, первая треть VII века, последние попытки Сасанидского Ирана потягаться за небесный мандат перед впадением в ничтожество, закатывание в песок арабского чайника пока еще маленький и не паровоз, и сдерживание славянской попытки №2, всё, далее вплоть до монгол я не вижу против чего можно вообще напрягаться, роль "щита Востока" играет новый несторианский/монофизитский Иран и некие болгароаланославяне в Причерноморье - 6-7 спокойных веков мало?

Впрочем я тоже подозреваю что локомотивом НТР станет Запад, вполне может быть раздробленный, объединятся нет против кого да и Константинополь думаю не даст во избежание, Испания, Италия, прикрытая "германской маркой" Галлия, Египет, может Британия и Карфагенская Африка, вместе и по отдельности

Изменено 6 Mar 2015 пользователем Гера

6 Mar 2015

Испания, Италия, прикрытая "германской маркой" Галлия, Египет, может Британия и Карфагенская Африка, вместе и по отдельности

Испания, Италия и Карфагенская Африка - это одно целое.

6 Mar 2015

римская и эллинистическая мир-экономика Средиземноморья масштабом и потенциалом как бы не более "среднеевропейского", в моменты он пытался и успешно включить в сателлиты барбарикум до Волги, Средний Восток(при македонцах и при коллапсе зороастризма в перспективе опять), в будущем Северную Африку и Аравию, он не беден а в разы богат

Вот с этим я боюсь, что не соглашусь :resent: Просто отталкиваясь от того же Мэддисона (подсчётам которого за авторитетностью верю), среднедушевой ВВП римского мира на 14 г. н.э.: на Апеннинах - 857 (против 425-ти тремя веками ранее), в эллинистическихвосточных провинциях - от 550 до 600 (Египет), в Западных провинциях - от 425 до 550. Прибавляем барбарикум - душевой ВВП там также будет порядка 400 (для всех варварских территорий Мэддисон берёт 400), а численность населения очень малой (если уж численность населения всех германцев-то оценивается в жалкие 3 миллиона). Средний Восток - население не знаю, но душевой ВВП, если экстраполируем туда римскую Западную Азию, будет 500 (да и не очень верю я, что конфедеративная мирная РИ сможет в такой галактизм). Темпы роста душевого ВВП самые высокие в РИ (если не брать Апеннины) - тунисские - дают 0,06% в год за период 300 г. до н.э. по 14 г. н.э. Численность населения всей империи, если возьмём самую оптимистичную - 58 миллионов. Среднеимперский душевой ВВП - ну возьмём, более оптимистично, 570. Итого объём экономики - 33 060 000 000 межд. долларов 1990 г. При средних темпах роста в год душевого ВВП - 0,04%. А общего ВВП - 0,11% (в котором основной рост, понятное дело, за счёт роста численности населения)

К 1000-му году среднедушевой ВВП во всех регионах РИ кроме Азии откатился примерно до уровня 300 г. до н.э. (по Европе опустился до 430, по Африке - до 487, в Азии вырос с 550 до 600 долл.), численность населения осталась на уровне 14 г. н.э.

В Европе (всей Западной) в период с 1000 по 1500 г. душевой ВВП рос, в среднем, уже на 0,11% в год. Объём экономики Европы (без России) в 1500-м году - 60 млн.*771 (Западная) + 15млн*496 = 53 700 000 000. В принципе, можно поставить целью сначала привести РИ к состоянию Европы в 1500-м году - это уже будет прогрессом и будет означать более динамично развивающийся мир.

Если же нам нужен 1700-й год, то там уже выходит 997*65+606*25=79 995 000 000 долл. Что более чем в два раза больше по объёму пиковой римской экономики. Годовой темп роста Запада получается 0,127%.

Т.е. к чему я клоню: даже в 1500-м году объём экономики одной только Западной Европы уже больше римского (хотя и ненамного), но вот душевой ВВП качественно отличается - в среднем, в каждой стране Западной Европы он больше, чем на половину больше среднепровинциального РИ.

Если мы приведём западноевропейский мир и римский мир к одним и тем же стартовым позициям, то получится что с тех же позиций (душевого ВВП) за 500 лет Западная Европа добилась существенно большего роста, чем РИ.

А мифическое богатство Древнего Рима - это всё романтизация Т.е. по меркам своей эпохи он был, конечно, выдающ, но в сравнении с пост-средневековой Европой уже, получается, не особо. Цифири говорят так. И таки менее динамичен.

Любят люди старину романтизировать

Потому и самое главное, что нужно с РИ поделать (имхо) - это убрать гегемонию Италии и придать системе некую "конфедеративную" форму, что ли. При этом как-то удержав от междуусобиц и новых попыток построения Империи с конкретной метрополией. Как это всё сделать - вопрос. Как вариант - при переходе от республики к империи изобрести какую-то заковыристую форму правления, уравнивающую провинции, так что они будут относительно спокойно развиваться и плавно перетекать в независимые государства (аналогично СРИ). Насколько такое объединение будет способно и настроено на экспансию - другой вопрос. Но лучше бы экспансию убрать, потому как опять обернётся мобилизацией и ничем хорошим.

Это, кстати, ещё о том, почему, имхо, историческое затормаживание Китая перед Европой в деле накопления капитала, вероятно, детерминировано - один цельный кусок территории, который в одно государство в конце концов будет объединён за отсутствием препятствий (горы+моря в Европе) просто неизбежно.

Так все таки почему Ахура-Мазда не велит накапливаться среднедушевому доходу уже в античное время при той схеме общественно-производственных отношений? почему считается что он не накапливался, ведь нельзя же сказать чтоб демы и квириты небогатели, и вполне осознавали что нажитое лучше отдать старшему сыну, а младшего отселить в колонию или спровадить на Тенар или в легион. Выходит нужно обеспечить два-три века Антонинова Paxa и всего то делов??

Однозначно нельзя знать, но думаю, что ключевым было именно то, что была единая империя. Т.е. единые гос.институты и военно-экспансионистские приоритеты. И если у нас раздробленность на кучу государств, то в ходе этой конкуренции (эволюция, естественный отбор, конкуренция ) какие-то клочки суши неизбежно придут к гос. институтам, более благоприятным накоплению капитала. В смысле, что к торговым республикам (для побережных городов-государств эволюция в торговые республики, думаю, неизбежна). Рим направлял весь прибавочный продукт со всей империи в Италию, где утилизировал его в силу имперского характера и имперских приоритетов на укрепление и наращивание власти, а также на постоянную территориальную экспансию. Только очень некоторая часть капитала направлялась на умножение капитала. В торговых городах же всё стало качественно по-другому: с лояльностью подчинённых на такой крошечной территории проблем нет ( управление маленькой территорией сопряжено с меньшими издержками, дополнительные ресурсы вкладывать не надо), на территориальную экспансию при таких размерах нет шансов - остаётся (все же хотят жить лучше) только торговать, в результате чего мультипликативный эффект капитала резко растёт - нет, банально, кучи лишних расходов. Кроме того, раз нет военного приоритета, то, можно предположить, что, с одной стороны, рост численности населения не страдает из-за надрывающейся конскрипции, а с другой - есть дополнительные трудовые ресурсы, которые вкладываются в экономику и также способствуют ускорению экономического роста. Кроме того, если мы начинаем специализироваться на торговле, то это сложнее, чем просто производить зерно - появляется потребность в новых профессиях. Для торговли нужно считать - это подстёгивает математику и статистику. Математика, в конце концов, положительно сказываются на мореплавании, статистика - бух.учёт. Возникает потребность в развитии кредитных институтов - развиваются они - КПД капитала ещё больше повышается. Если город специализируется на торговле, то большая доля населения может жить не занимаясь сельским хозяйством. Умножая это на необходимую грамотность, получаем, что растёт масса "грамотных инженеровматематиковбуржуа", у которой есть и минимальный капитал, и грамотность, и мотивация к совершенствованию чего-либо - эта масса генерирует изобретателей.

Градус специализации в торговле городов в РИ и городов в пост-средневековых торговых республиках, думаю, всё-таки был качественно разным.

Ну не мог любой город в РИ взять и сказать имперским властям: "Хрен вам! Призывники и налоги остаются у нас! Хватит кормить Москву Кавказ Рим!" Потому как любое перераспределение капитала неизбежно приводит к снижению его эффективности. Вместо воспроизводства капитала он направляется в области, где он просто тратится. Завоевательные походы, дворцы, праздное потребление и т.п.

Поэтому пока города остаются в империи, они не могут в приоритет поставить развитие самих себя. Не могут совершенствовать гос. институты, потому что те диктуются империей. Империя ставит им потолок на собственное развитие.

Но, конечно, если мы просто распилим РИ на кучу разных кусков, то разными варварами и азиатами эти куски просто сожрутся, в кратчайшие сроки. Да и между собой передерутся. Потому нужна некоторая единая, но слабая власть, которая по минимуму и только в крайнем случае мобилизует города. Которая имеет минимальное или даже нулевое налогообложение для территорий. И позволяет, с одной стороны, отдельным территориям менять свои институты по своему желанию, но с другой - сводит к минимуму междуусобные войны.

Римская Испания также в глубоком тылу от варварских границ, хартленд Италия, Сицилия, наконец изолированный пустынями и горлом Синая Египет о котором вы выше сами сказали, чем у них условия хуже когда плюс еще и изотерма?

Могу только предполагать: Египет - не до конца изолирован (требую Ла-Манш между Египтом и Синаем ) - по земле таки можно прийти и разграбить, то же самое с Италией (захватывай - не хочу - сухопутная граница весьма большая, а расстояние до земель расселения варваров небольшое), Сицилия - маленькая (вместе с Сардинией и Корсикой только миллион человек набирали) - при захвате большого сопротивления оказать не сможет + в "самом пекле" - желающие присоединить со всех сторон лезут (и из гораздо более освоенного мира), а Англия - покрупнее (больше населения вмещает потенциально), на отшибе (на Востоке - малонаселённая Скандинавия, на юге - только одна Франция, которая слишком континентальными разборками занята), оживлённость движения по Ла-Маншу намного меньше таковой в Средиземном море. Испания же (относительно Англии) имеет некоторые сухопутные границы, которые приводят таки к сухопутным войнам. Более того, и через Гибралтар принципиально несложно перебраться, что показали арабы. Поэтому условно, при прочих равных, вероятность влезть в мобилизацию ради сухопутной войны - выше. Другой вопрос - для Испании в силу географического положения весьма вероятно при наличии соответствующих технологий таки ввязаться в американские дела. Что может, имхо, привести к двум вариантам в зависимости от общества и государственного устройства: колониальная империя на манер Британской или же таковая, как в РИ. Но общее континентальное положение таки повышает вероятность мобилизационной экономики.

Вообще же, градиент "Северо-Запад Европы -> Юго-Восток " по уровню богатства довольно характерен и, видимо, не даром. Чем дальше удаляемся от Азии, тем богаче становимся, потому как тем менее подвержены всевозможным вторжениям из Азии.

Я-то, кстати, как раз, и говорю, что в римском мире у ЕгиптаИспании шансы весьма есть - Египет поставляет НТП и капитал, в Испании начинается добыча угля (ну нет или очень мало его, вроде, в Италии - не разглядел на карте) - конечно, уголь есть и в Галлии, но душевой капитал будет быстрее расти, думаю, в Испании - более выгодное положение для торговли, чем у Галлии.

6 Mar 2015

Последняя мобилизация, первая треть VII века, последние попытки Сасанидского Ирана потягаться за небесный мандат перед впадением в ничтожество, закатывание в песок арабского чайника пока еще маленький и не паровоз, и сдерживание славянской попытки №2, всё, далее вплоть до монгол я не вижу против чего можно вообще напрягаться, роль "щита Востока" играет новый несторианский/монофизитский Иран и некие болгароаланославяне в Причерноморье - 6-7 спокойных веков мало? Впрочем я тоже подозреваю что локомотивом НТР станет Запад, вполне может быть раздробленный, объединятся нет против кого да и Константинополь думаю не даст во избежание, Испания, Италия, прикрытая "германской маркой" Галлия, Египет, может Британия и Карфагенская Африка, вместе и по отдельности

Вот я к тому и клоню: индустриализация - она там, где душевого богатства больше. А богатства больше будет таки (увы), скорее всего, со временем в Западной Европе. Потому как раздробленность и конкурентное развитие. Но то, что индустриализация в этом мире возникнет намного раньше, чем в нашем - это несомненно. Если просто распилить Европу с Африкой и БВ на несколько больших кусков, без разного рода нашествий, то провала-то средневекового, конечно, не будет - но рост, всё равно, думаю, будет медленным. Разгон будет более плавным и не таким внезапным, как в пост-средневековой Европе. Конкуренции мало. Больше государствразнообразия - больше конкуренции.

И да - весьма и весьма возможно, что тут она случится не в Англии. Цивилизованная, нефанатичная, немобилизованная Испания, которая просто перехватит будущее торговое положение Англии - кандидат Но нужно как-то на континенте от войн обезопасить.

6 Mar 2015

А мифическое богатство Древнего Рима - это всё романтизация

я читал давно в одной книге ( правда итальянской ) про "отношение к еде" в Риме и в средневековье.

Так вот там утверждается что в Риме "еды на человека" было много, а в средневековье мол стало много меньше. И отношение к еде поменялось.

Вообще "дешевая треска", в т.ч. для небогатых - это с какого века в Европе - ?

Изменено 7 Mar 2015 пользователем Berlinguer

Античный стимпанк

1856 сообщений в этой теме

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Поделиться сообщением

Ссылка на сообщение

Поделиться на других сайтах

Создайте учётную запись или войдите для комментирования

Создать учётную запись

Войти