Планетарный романс

[Роберт]

Звива Окенден читала Брэдбери в русском переводе?

Ну не в английском же оригинале!

Какой-то авианский аналог Хименеса, или Брэдбери, или его переводчика высказал такой афоризм.

[жанин]

Нет , они гуманоиды вполне хомосапой внешности.

Как я понимаю - потомки древних землян в далалеком прошлом колонизировавших Далекую-Далекую Галактику. 

[Treau Garold]

Кроме того ГГ описывает не то, что он видит, а интерпретацию увиденного ("Я вижу этих амеб на пнях и я знаю, что они медленно ползают").

А над головой у ГГ порхает стая сычиков-воробьев с торчащими из жопок глобусами.

Да боже мой, убрал я уже этих несчастных амёб, что вы к ним прицепились.

Заклепки, сэр.

Я видел хентай который начинался точно так же

Только один? 

[Роберт]

Зв. Окенден. Аваизм: очерк истории. – В кн.: Практический справочник по культуре и этикету Планетархии. – Дларна: Междисциплинарный научный центр по изучению Золотой Империи, 48.0 к.э.
Современный аваизм происходит от постапокалиптического карго-культа эпохи Полночи Потемнения. Его ранняя история мифологизирована и достоверно неизвестна. При формировании Планетархии как централизованного государства (эпоха Рассвета Потемнения, 270-е кд. до к.э.) сложилась и организованная аваитская церковь с иерархией сакрариев и официальной доктриной, зафиксированной в «Энциклопедии» и «Инструкциях». 
Согласно этой доктрине, миром правит монотеистический благой Бог-творец Экуменарх, пребывающий на Аве. Его антагонист и источник всяческого зла и хаоса – Темнитель, обитатель межзвёздной пустоты. Экуменарх создал на Аве безгрешных «небесных людей». Некоторые из них согрешили и были изгнаны на Келак. Они первое время сохраняли связь с Авой и Экуменархом, но упорствовали во грехе. Тогда разгневанный Экуменарх отвернулся от них, прервал связь со всеми, кроме немногочисленных праведников, и попустил Темнителю захватить Келак. Темнитель устроил мировую катастрофу – Потемнение. Но за келакчан вступилась одна из младших богинь – Мать-Заступница, владычица природы Келака, воплощённая в Ноне Трезубца. Она умолила Экуменарха прогнать Темнителя и вернуть планете полный свет Светила. Образ Матери-Заступницы изначально принадлежал не карго-культу, а крестьянским культам плодородия, и был интегрирован в аваитскую ортодоксию не сразу.
К концу доколониальной эры в аваизме сложились две основные богословские школы – буквалисты и метафористы. Буквалисты трактовали всё сказанное в «Энциклопедии» буквально; в частности, они считали, что Ава – это такая же планета, как Келак, что Экуменарх имеет человекоподобный облик, летает на звездолётах и т. п. Более интеллектуальная школа метафористов предлагала понимать подобные фразы иносказательно; они трактовали Аву как трансцендентный план бытия и Экуменарха как метафизический Абсолют. Радикальные метафористы доходили до полного отрицания священных книг, требовали очищения аваизма от мифологических и ритуалистических элементов, демократизации церкви и социальной реформы. Их преследовали за ересь. Один из ультраметафористов, сакрарий-аскет Ирезм, был казнён, но его ученик Квардин бежал из империи и обратил в свою веру кочевые племена Красной пустыни. Так было положено начало ирезмианской религии и Каганату Священной Головы, который и по сей день является непримиримым врагом Планетархии. Умеренные метафористы, не выходившие за рамки ортодоксии, не имели особого влияния вне круга богословствующих интеллектуалов. Большинство простых сакрариев проповедовали самый наивный буквализм, а крестьяне-миряне вообще практиковали не столько аваизм, сколько неортодоксальные культы Матери-Заступницы, местных святых, природных духов, животных и т. д., с магией, гаданиями и жертвоприношениями. 
Прибытие колонистов второй волны – «небесных людей», называющих себя уроженцами Авы – потрясло аваизм до основания. Культурный шок от этого события не прошёл до сих пор. Значительная часть аваитов-буквалистов, включая сакрариев, признали колонистов посланцами Экуменарха и стали им поклоняться. Официальная церковь почти сразу отвергла это течение т. наз. космолатров, но оно сохранилось и существует до сих пор в виде многочисленных сект. Гонимые в империи космолатры массово переселились на территорию колонистов. К сожалению, в тот период некоторые наши предки злоупотребляли их простодушным преклонением. По мере интеграции в колониальное общество космолатры, естественно, утрачивали пиетет перед «небесными людьми». Многие приняли те или иные религии колонистов или стали религиозно индифферентными, но другие, несмотря на утрату веры, сохранили религиозный пыл. Эта часть бывших космолатров массово поддержала Революцию Осознания и ныне составляет самую фанатичную, самую преданную Светилу-Вождю группу населения Свободных Колоний.
Верхушка аваитской церкви отвергла космолатрию, но не сразу выработала единую позицию по вопросу о колонистах. Наиболее враждебная фракция буквалистов (диакосмиты) считала колонистов посланцами Темнителя и самозванцами с какой-то другой планеты, не Авы. С ними солидаризировалась часть метафористов, вообще отрицавших существование Авы как планеты в материальном космосе. Наибольшим авторитетом у тех и других пользовался блаженный Гламанен Одноглазый (ему выбили глаз в жарком богословском диспуте); этот яркий мыслитель сумел примирить позиции метафористского и буквалистского направлений. 
Более умеренные буквалисты (паракосмиты) признавали, что колонисты – пришельцы с той самой Авы, но не безгрешные небожители, а такие же люди как келакчане. Самым авторитетным богословом этой школы был блаженный Керденор Многословный (автор более 600 трудов). Опираясь на новое толкование некоторых тёмных мест в «Энциклопедии», Керденор учил: жители Авы тоже согрешили перед Экуменархом, были Им оставлены и покинуты, и также стали жертвой Темнителя. Ныне Экуменарх пребывает на Светиле, а Ава стала такой же обычной планетой, как Келак. В прибытии колонистов нет ничего провиденциального, они обычные люди.
К паракосмитам примкнули и некоторые метафористы, признавшие, что Ава существует, но только как материальная планета, самая обычная, и была ей вообще всегда. Таким образом, произошла перегруппировка: на смену бывшему делению на буквалистов и метафористов пришло новое – на диакосмитов, последователей Гламанена, и паракосмитов, последователей Керденора. Это происходило в крайне бурных и ожесточённых дискуссиях, в которые втягивалась и мирская власть. Разные планетархи и влиятельные лица поддерживали разные школы, происходили вооружённые конфликты и религиозные гонения. Этот период церковной смуты закончился в 17.5 кд к.э., когда планетарх Велинт Праведный созвал т.наз. Сивидский Конклав, или Собор 77 затворников (собравшиеся сакрарии поклялись не выходить из помещения, пока не придут к единству). После восемнадцати дней яростных споров, нередко переходивших в драки, отцы-конклавиты приняли Сивидский символ веры, до сих выражающий официальную позицию аваитской церкви в отношении колонистов. 
Сивидский символ представлял собой неизбежный компромисс между паракосмитами и диакосмитами. По его формулировке, Экуменарх пребывал и по сей день пребывает на Аве, но в ходе Его войны с Темнителем Ава раздвоилась на Истинную и Ложную, богооставленную. С этого-то тёмного двойника Истинной Авы и прибыли колонисты, среди которых есть как посланцы Темнителя, так и обычные люди. По разделявшему метафористов и буквалистов вопросу о том, в материальном ли мире находится Истинная Ава, также была принята компромиссная формула школы Гламанена: «едина во тварном и во нетварном мирах, ею же явлено их сопряжение» (о смысле этих слов до сих пор не утихают богословские споры). Космолатров и ультраметафористов окончательно предали анафеме. 
Несмотря на официальное примирение диакосмитов и паракосмитов, в аваитской церкви до сих пор сохраняются два течения, одно враждебное к колонистам, другое нейтральное. Они различаются не доктриной (все признают Сивидский символ), а акцентами в её толковании и прежде всего политическими симпатиями, примыкая, соответственно, к партиям ксеномахов и филоксенов, и выступая для них духовными ориентирами.

Изменено 20 May 2020 пользователем Роберт

[Пошесть Пасхальная]

А над головой у ГГ порхает стая сычиков-воробьев с торчащими из жопок глобусами

Да хоть теллуриями, лишь бы амёбки были.

[Нотвульф]

значит, её муж – абориген-иммигрант. Что ж, глянем и на его профиль. Я ткнул в ссылку. На фотографии… девушка. Широкоскулая, коротко стриженая аборигенка без улыбки, с жёстким взглядом. Никакой информации, кроме ссылки на брак со Звивой Окенден. Ни одной дневниковой записи.

И кстати, откуда ты знаешь, что Сураман – рабыня? Он растерялся, кажется, ещё сильнее. – Но… это же видно. Разве нет? – Для меня – нет. По каким признаком ты это видишь? Аудрор задумался, потом беспомощно развёл руками. – Даже не знаю как сказать. Это просто видно! Любому! Даже младенцу!

Может быть,  широкие скулы - отличительные черты людей рабского положения на Келаке?

 

Какие глупости! Сураман Дьемени. Имя аборигенское. «Дьемени» – значит «из Дьемена», у аборигенов нет фамилий, они их берут при натурализации… значит, её муж – абориген-иммигрант. Что ж, глянем и на его профиль. Я ткнул в ссылку. На фотографии… девушка

По крайней мере, доктор Окенден честный человек. Борется с мигрантофобией, так сказать, не только в печати, но и личным примером. А не так, когда "на словах я Лев Толстой", а на деле - "ненавижу таких-сяких цыган".

[prostak_1982]

А не так, когда "на словах я Лев Толстой", а на деле - "ненавижу таких-сяких цыган".

В этом мире я ненавижу только две вещи: расизм и негров.

[Крысолов]

отличительные черты людей рабского положения на Келаке?

Местные все видят по глазам и выражению лица

Только один

Я как бы не знаток, полагаю.

[чукча]

звездолётах

Циклерах, космических кораблях итд. Звезд же нет?

[Роберт]

Звезд же нет?

Есть.

[чукча]

По ночному незнакомому лесу, без тропы.

Тропинки какие-то всегда есть, это же населенная местность, да и зверье бывает. Насколько я понял местный лес - это не совсем сельва, в общем проходим без мачете(или аналогов).

у нас тут зима.

Понял. Тоесть регион тропики/субтропики

Хотя мне не жалко увеличить расстояния, не принципиально.

Вы автор. Цель выкладывания - ловля потенциальных блох. Я соответственно упоминаю что мне бросилось в глаза - из-за указанных расстояний я стал подозревать что герои ящеры/бэби-йоды/лилипуты итд. Но это может быть моя особенность восприятия.

 

[Роберт]

Цель выкладывания - ловля потенциальных блох.

Да, конечно. Просто мне это не кажется блохой, но раз есть сомнения - увеличу.

[чукча]

Есть.

Да, есть. Это я стормозил, запомнились последние слова Штирлица:

 

почти все тамошние звёзды погасли,

Но рядом-то есть куча этого добра

[renyxa]

широкие скулы - отличительные черты людей рабского положения на Келаке?

Так бы и было сказано, а не "ну видно же...э....не знаю, как объяснить".

По выражению лица, скорее всего.

[Роберт]

10
– И куда же нам дальше идти? – Я не смог скрыть растерянности.
Мы стояли на вершине безымянного холма к югу от Сорханда. Похоже, то был обособленный участок вала вулканической кальдеры, более древней, чем Сорханд – очень обширной, сильно разрушенной. Прямо перед нами холм круто спускался в лесистую долину между ним и соседним холмом – древнюю трещину или промоину в валу кальдеры. По долине шла прямая, как по линеечке, дорога с северо-запада на юго-восток. Светило уже перевалило за полдень. Ветра не было. (Примечание: здешним днём, когда противосолнечное полушарие освещено только Светилом, а подсолнечное – только Ноной, температуры полушарий уравниваются, и воздушные потоки ослабевают). Тень от хвойного дерева, похожего на непомерно раскидистую тую, спасала от прямых лучей, но не от зноя и духоты.
– Что значит куда идти? – не понял Аудрор. – Разве твоя карта не показывает? Спускаемся, и вот по этой самой дороге – прямиком в Кразмен.
– По дороге? – переспросил я.
Древняя, времён Первой цивилизации, трасса Литимен-Кразмен где-то в километре к югу от нас выходила из холмисто-лесистой глуши на густонаселённую равнину. Залитое полуденным светом лоскутное одеяло полей, огородов, пастбищ, садов хаотически расчерчивали прямые отрезки изгородей, дорог и каналов. Размашистыми меандрами вилась река в тёмно-зелёном обрамлении прибрежных зарослей. Повсюду виднелись россыпи кубиков-домиков – белые стены, кирпично-красные крыши. Очаровательная местность. В самый раз для беззаботной прогулки беглого раба и подозреваемого в шпионаже инопланетянина.
– Это ведь ещё Литимен, а не Кразмен? – уточнил я, хотя карта говорила именно это. – Ксеномашеская провинция?
– Да.
– А до границы Кразмена километров тридцать? – (Аудрор не понял). – В смысле, стадиев полтораста? – (Не понял всё равно, и я показал карту). – Вот до этой красной линии?
– Чушь какая-то, – сказал Аудрор, когда до него дошло. – Всё неправильно нарисовано. Нет никакой чёткой границы. Есть земельные владения, с которых налог собирает Кразмен, а есть – с которых собирает Литимен, но один и тот же человек может иметь земли и там, и там. И этот человек может быть и ксеномахом, и филоксеном. Короче, эта твоя загогулина на карте для нас ничего не значит.
– Как ты предлагаешь дойти до Кразмена? – я следил за дорогой. В литименском направлении ехала рысью группа всадников без знамени. – Или хотя бы до поместья ближайшего филоксена?
– Можно идти по ночам, а днями где-нибудь прятаться. Я так делал. Не так уж мало людей готовы укрыть беглого раба. – Аудрор усмехнулся. – Особенно если он иногда грабит и делится добычей. Хотя… – Он с сомнением окинул меня взглядом. – Ты – другое дело, ты слишком чужой. С тобой побоятся иметь дело. Выдадут.
– Думаешь, я не смогу замаскироваться под вашего? – спросил я, не отрывая взгляда от дороги. Кавалькада скрылась за холмом. В противоположном направлении, на Кразмен, через лес медленно тащилось что-то похожее на карету, но с упряжками и сзади, и спереди; вокруг этого странного экипажа – пешие люди. 
– Разве что переоденешься в лохмотья и притворишься немым, да и то вряд ли, – сказал Аудрор. Он тоже заметил, вгляделся: – Смотри-ка, свадебный паланкин. Но почему так скромно? Явно аристосы поженились, а процессии никакой. Ни родственников, ни музыкантов… очень странно. Покажи-ка с увеличением!
Я навёл планшет камерой на паланкин. Это было что-то вроде водружённого на носилки шатра из ярко-красных и фиолетовых тканей. Носилки тащила пара косматых овцеяков спереди и пара сзади; кроме того, эти овцеяки были навьючены баулами и бочонками. Животных вели под уздцы погонщики. Перед паланкином вышагивали двое копейщиков, позади –  несколько безоружных мужчин и женщин в простых туниках, видимо, слуги, и ещё три копейщика. Щиты у них были красные с тремя жёлтыми кругами. Такая же эмблема была на одной занавеске паланкина, а на другой, фиолетовой – белый силуэт звериной головы с торчащими вперёд зазубренными рогами.
– Пилорог Ньелей, – с ненавистью прошипел Аудрор. – И монеты Фаролов. Какой-то Фарол женился на какой-то ньелевской сучке. Что он, у себя в Кразмене приличных невест не нашёл?… А! – сообразил он. – Это, наверное, их средненький, Десфарол. Тогда понятно, почему не женился в Кразмене. Но тогда непонятно, почему Ньели отдали девку за этого фрисса, всё-таки уважаемая семья… И почему никакой пышности? Не понимаю…
– Ладно, хватит этих семейных сплетен. – Я оглядел дорогу на всём протяжении, насколько хватало глаз. Больше никого. – Давай лучше думать, как нам добраться до Кразмена.
– А чего думать-то? – Аудрор не отрывал глаз от экрана. – Считай, добрался. Попросись к нему в паланкин, и все дела. Фаролы – филоксены. Десфарол только счастлив будет оказать любезность небесному человеку.
– Но Ньели ведь ксеномахи?
– При чём тут Ньели? Решает муж, а не жена. Вот только со мной непонятно что делать. – Аудрор погрустнел. – Он ведь меня знает.
– А если я тебя свяжу, приведу на верёвке и скажу, что поймал? – сообразил я.
Аудрор покачал головой.
– Всем известно, что вы, небесные, против рабства. Лучше всего сказать по-честному: мол, Аудрор тебе помогает, ты поклялся его выкупить и освободить. Десфарол, конечно, морду покривит, но пока я под твоим покровительством – не тронет.
План выглядел превосходно. 
Мы стали торопливо спускаться по крутому склону, то съезжая, то хватаясь за деревья – успеть бы нагнать паланкин. Успели, и даже с запасом. Когда мы вышли на дорогу, с ног до головы в пыли, поту, хвое и мелких веточках, паланкин ещё не подошёл. Мы направились ему навстречу – я первый, Аудрор со смиренным видом за мной.
Дорога, проложенная ещё до Потемнения из пластифицированного грунтобетона, когда-то была не только идеально прямой, но и идеально гладкой. Те времена давно миновали – полотно растрескалось, проросло сорняками, издырявилось прорехами, лишь частично заделанными щебёнкой и гравием. Навьюченные свадебным паланкином овцеяки брели нам навстречу со скоростью пешехода, и это было, пожалуй, безопаснее всего.
Два копейщика с золотыми монетами на красных щитах при виде меня что-то крикнули, приняли боевую стойку, выставили копья. Погонщики остановил овцеяков. Я продолжал идти навстречу с поднятыми руками, махал шляпой и улыбался до идиотизма приветливо. 
– Мира и здравия, добрые люди! – прокричал я на летьянмере. – Могу ли я поговорить с вашим господином?
После некоторой заминки занавеска откинулась. Из паланкина вылез мужчина могучей комплекции с набыченным бойцовским лицом, с обритыми до щетины светлыми волосами и бородкой, одетый парадно – в багровую тунику с каймой из златотканых кружков, такие же шаровары и остроносые кожаные сапоги. Вид у него был, прямо скажем, подавляющий. Я запоздало вспомнил, что забыл спросить у Аудрора, почему Десфарол – если это он – имеет такую скверную репутацию в Кразмене и, в конце концов, что же такое «фрисс».
– Мира и здравия, господин. – Я сдержанно поклонился ему как равному, прижал руку к сердцу. – Я Лотмер Сланк, небесный человек, гарант Сделки.
Аристос ответил таким же полупоклоном. Никакого удивления, никаких признаков того, что я сказал или сделал что-то не так.
– Господин Лотмерсланк, мира и здравия, – прогудел он как из бочки. – Я Десфарол Второй Кразмени ан-Сарфарол. Чем могу быть полезен?
– Господин Десфарол, вчера мой корабль по ошибке сел близ Литимена и вы, вероятно, слышали, что случилось потом. Сейчас я иду в Кразмен, но если на меня наткнутся ксеномахи, меня убьют. Во имя милости Экуменарха, прошу, окажите мне услугу – позвольте доехать с вами до Кразмена. Слово небесного человека и гаранта Сделки – я и мой народ не останемся в долгу.
– Господин Лотмерсланк, для меня честь оказать эту помощь вам. Ни о каком долге не может быть речи. Это я буду вам премного обязан за то, что почтили меня этой просьбой. Делающий добро небесному гостю благословен пред Господом – так учил блаженный отец наш Керденор, и в это верим мы, филоксены. – Десфарол отступил на шаг, откинул занавеску. – С превеликим удовольствием прошу разделить мой паланкин и общество. Один лишь вопрос, господин Лотмерсланк. Знаете ли вы, что ваш носильщик – беглый раб и разбойник по имени Аудрор, по прозвищу Стрела-в-глаз?
– Знаю, господин Десфарол, – я счёл излишним делать оговорку насчёт прозвища. – Но этот разбойник очень помог мне. – (Действительно: если бы не Аудрор, я никогда не решился бы остановить паланкин. Как бы я сейчас добирался до Кразмена?) – И я пообещал, что добьюсь для него прощения и выкуплю на свободу. Он под моим покровительством, господин Десфарол, – вспомнил я подсказанную Аудрором формулу. – Надеюсь, это не помешает?
– Разумеется, нет, господин Лотмерсланк. Это дело между вами и его хозяином Виндриолом, мой долг лишь предупредить. Прошу только, прикажите рабу идти впереди и не разговаривать с моими слугами. А теперь, – Десфарол с полупоклоном указал внутрь паланкина, – давайте продолжим путь.
Внутри этой передвижной палатки из ярких тканей обнаружились два диванчика друг против друга. На одном сидела молодая женщина, очевидно, новобрачная из рода Ньелей. Как и Десфарол, она была одета парадно в геральдические цвета своей семьи: фиолетовое платье до пола, по подолу – белая кайма с узором из переплетающихся пилорожьих рогов, плечи и голова закутаны в белый платок с таким же фиолетовым орнаментом и бахромой из мелких жемчужин. При моём появлении новобрачная поспешно замотала платком лицо, оставив только глаза (большие, голубые, горящие любопытством).
– Господин Лотмерсланк, разрешите представить мою жену Кариньель, – прогудел Десфарол, между прочим, без малейшего оттенка любви и нежности в тоне. – Кариньель, приветствуйте нашего почётного гостя, небесного человека Лотмерсланка…
Он тяжело плюхнулся на сиденье – но не рядом с женой, как, наверное, сделал бы любой молодой супруг, и даже не напротив, а наискосок. Куда же сесть мне? Рядом с чужой женой, наверное, неприлично?
– Мира и здравия, госпожа Кариньель. – Я втиснулся на диван рядом с Десфаролом, напротив женщины.
– Мира и здравия, господин Лот… мерс… ланк, – не без труда выговорила она. – Моё удовольствие, моя радость видения вас гостем нас.
(Примечание: Кариньель, очевидно, плохо владела классическим языком и потому употребляла глаголы в самой простой форме герундия. Неудивительно. Нет ничего сложнее летьянмерского глагола. Помню, двое конкурсантов на гаранта Сделки сошли с дистанции только потому, что не смогли проспрягать сильно-слабый глагол с синкопированной основой в парадигме второго аориста медиопассива пересказательного наклонения). 
– Сердечно поздравляю вас с заключением брака, господа, – сказал я. 
– Благодарю, – ответил Десфарол таким тоном, будто хотел сказать: «Поздравлять не с чем». Паланкин тронулся, плавно закачался. – Вы, наверное, удивлены, что наша процессия далеко не так пышна, как полагалось бы аристосу моего положения. Я бы даже сказал, так убога. Главная причина – известные вам события в Литимене.
– Не то чтобы очень хорошо известные, господин Десфарол.
– О, я вам расскажу, но, может быть, не так церемонно? Нам ещё долго ехать в обществе друг друга. Просто Десфарол, хорошо?
– Отлично, Десфарол, и тогда просто Лотмер.
Аристос поморщился.
– М-м… не хотелось бы, Лотмерсланк.
– Почему? – Я действительно слишком мало знал о местном речевом этикете.
– Позвольте, я объясню. Мы с вами беседуем как аристос с аристосом. Когда вы просите звать вас коротким именем, как раба, простолюдина или сакрария – вы роняете себя, а тем самым роняете и меня. У нас так не принято, дорогой Лотмерсланк. Надеюсь, я не обидел вас, указав на эту маленькую и вполне простительную для инопланетянина ошибку?
– Что вы, какие обиды! Благодарю, Десфарол, это очень полезные сведения. Так что произошло в Литимене?
Паланкин покачивался. Светило жарило сквозь алые и фиолетовые занавески. Сквозь благовония пробивался кислый запах овцеяков. Кариньель напротив меня молчала, как и подобает женщине в присутствии чужого мужчины, но так пожирала глазами, что становилось даже неловко.
– Ксеномахи убили эпарха и кентарха, перебили кентурию вепретапиров, а потом объявили, что эпарх был изменником и хотел передать Литимен Консорциату. Теперь они трясутся, как бы их не отправили на плаху за мятеж. Если вам интересно, главными заводилами у них неуёмный старик Фрасилет – Фрас Железная Башка, – и близнецы Трауки, ну а Ньели, Хагны, Вирисы и всякая мелкота просто подтянулись за компанию. Сами понимаете, Лотмерсланк, при таких условиях Ньелям было бы неудобно играть пышную свадьбу с человеком из филоксеновской семьи.
– А вы не знаете, кто воткнул в меня копьё? – полюбопытствовал я.
– Как не знать – тагматик Варахагн, более известный как Варах Полудурок. Он потом на каждом углу хвастался, что заколол небесного человека как свинью. Полагаю, больше не хвастается. Кстати, на вашем месте я бы Полудурка остерегался. Над ним теперь смеются, и вы по сути оскорбили его тем, что выжили. Варахагн, конечно, и боец никакой, и ума не палата, а всё-таки для него теперь дело чести – вас найти и добить.
Я постарался остаться невозмутимым.
– Но я надеюсь, мне ничего не грозит в Кразмене?
Десфарол приложил к сердцу унизанную перстнями лапищу.
– Пока вы гость Фарола, вы в безопасности. Слово аристоса! И кстати, дорогой Лотмерсланк, не окажете ли вы любезность, остановившись погостить у меня? Поверьте, мой дом вполне достоин гаранта Сделки.
Я секунду подумал.
– Благодарю от души, дорогой Десфарол, но я полагаю, что мне как официальному лицу будет уместнее остановиться у эпарха. Надеюсь, я не обидел вас этим отказом?
– Ничуть, – с сожалением сказал Десфарол. – Я понимаю ваши соображения. Не пытаюсь вас переубедить, но просто хочу, чтобы вы знали: у меня с эпархом Венантрисом скверные отношения. Только подумайте, он завёл на меня судебное дело! И за что? Сущие пустяки, мелкие пьяные шалости, от которых пострадали только рабы и простолюдины, да и то я со всеми договорился полюбовно и возместил ущерб. А этот крючкотвор Венантрис, подумайте, хочет засадить меня в тюрьму! Отказался от весьма щедрого подарка – не иначе, хочет подольше потомить и содрать втридорога. Даже прислал каких-то дуболомов арестовать меня! Разумеется, я приказал вывалять их в навозе и прогнать в тычки, но боюсь, эпарх на этом не остановится. Рассказываю только для того, Лотмерсланк, чтобы вы знали: не стоит верить всему, что вам наплетут обо мне в доме Венантриса.
«Ага, – подумал я, – теперь понятнее, почему у него не лучшая репутация в Кразмене». Спросил вслух:
– Что если эпарх пошлёт кого-нибудь арестовать вас в дороге?
– Ха! Пусть это не беспокоит вас, Лотмерсланк. Нас охраняют лучшие бойцы моей стратии – Иррат Буйный, Варт Горлорез, Аво Глазодёр, Сарим Успей-Помолиться и Мелант Вежливый. Да и сам я кой-чего стою в доброй схватке! – Аристос поднял руку и сжал рукоять меча, закреплённого в держателе на верхней планке паланкина. – Не вынимаю из ножен, – прогудел сурово, – потому что всякий знает – когда Десфарол Второй Кразмени ан-Сарфарол обнажает клинок, то не возвращает в ножны, пока не угостит свежей кровью!
– Я впечатлён, – почти честно сказал я. Почти, потому что умолчал о характере моих впечатлений. – Вы, вероятно, воевали?
– Да, – гордо сказал Десфарол, – я был правофланговым первой кентурии знаменной стратии простостратига Сивариспа в Песчаном походе, а потом командовал полукентурией фуражиров в Фарахидской кампании. Вот где я был на своём месте. Никто не умел выжать из крестьян столько фуража, сколько я! К сожалению, меня отправили в отставку. Совершенно вздорно обвинили в жестокости – будто можно вести войну, не запачкав белых одежд. С тех пор я на покое – но, дорогой Лотмерсланк, я из тех людей, что не созданы для мирной жизни. Всё жду, когда вновь затрубят боевые трубы, когда святейший планетарх вспомнит о своём верном, несправедливо оклеветанном воине… – Аристос поморгал. В глазах у него стояли слёзы. Серьёзно, настоящие слёзы! – Давайте отдохнём, Лотмерсланк, если не возражаете. Время сиесты, время послеполуденного сна…
– Конечно, дорогой Десфарол.
Меня и самого, признаться, разморило жарой и качкой. А ещё, когда Десфарол откинулся на спинку дивана и начал похрапывать, я ощутил облегчение. Я не привык общаться с подобными людьми. Не то чтобы боялся его, но это слишком напрягало. Я послал извиняющуюся улыбку Кариньели, устроился поудобнее и закрыл глаза.
Кажется, я ещё не задремал, но задрёмывал, когда ощутил лёгкий пинок по голени. Открыл глаза. 
Кариньель. С открытым лицом. Бледная кожа, как у человека, почти не бывающего на открытом воздухе. Неестественно подрумяненные щёки. Широко раскрытые голубые глаза. И в глазах уже не любопытство, а мольба и отчаяние.
– Господин Лотмерсланк. – Её шёпот еле слышался сквозь богатырский храп Десфарола. – Ваше понимание: мой муж – чудовище. Его ненависть меня. Моё заточение. Моё сгноение. – Десфарол как-то судорожно всхрапнул, Кариньель вздрогнула, дёрнулась прикрыть платком лицо, но он не проснулся, и она продолжала: – Ваше благородство, господин Лотмерсланк. Ваше освобождение раба. Ваше благородство – моя надежда. Моя мольба: ваше освобождение меня. 

[Nagel]

Странно выглядит наличие "имперского радио" и полное отсутствие огнестрельного оружия.

[Роберт]

полное отсутствие огнестрельного оружия.

У них есть огнестрел, но мало. Это упоминалось.

Радиостанции, естественно, не своего производства.

Изменено 21 May 2020 пользователем Роберт

[чукча]

и полное отсутствие огнестрельного оружия.

По бокам – пешая охрана, но совсем другого вида, чем «вепретапиры» из оцепления. Я даже подумал, что это наёмники-колонисты, очень уж современно они выглядели: в сине-зелёном камуфляже, заломленных беретах, чёрных очках и с автоматами через плечо. Правда, таких было только четверо, а за ними вышагивали обычные местные копейщики;

[prostak_1982]

Ваше благородство – моя надежда. Моя мольба: ваше освобождение меня. 

Надо быть дураком, чтобы помочь ей. Она все равно из лагеря противников. Сил у ее клана мало, раз о нем так пренебрежительно отзывался Десфарол. Сможет ей помочь, мало повлияет на ситуацию. Не сможет - разозлит филоксенов.

[Роберт]

Как должно быть уже понятно, мой главгерой заточен не геройствовать, а договариваться.

[Serafim]

Как должно быть уже понятно, мой главгерой заточен не геройствовать, а договариваться.

Так то оно так, но с начала истории он опосредованным образом пересекся всего с двумя особами, и обе его заинтересовали. А тут живая женская человеческая девушка на расстоянии вытянутой руки. Как бы его не повело. 

Изменено 21 May 2020 пользователем Serafim

[Nagel]

У них есть огнестрел, но мало. Это упоминалось. Радиостанции, естественно, не своего производства.

Как бы даже самые примитивные ружья дали бы планетархии большое преимущество, если у противника только холодное оружие... Уж произвести мушкетов на купленном у колонистов оборудовании не проблема. Сейча во всяких дикарских местах вроде Хайберской долины или Филиппин кустарно производят стрелковое оружие (на покупном оборудовании и из покупного сырья конечно).  Но производят вполне работоспособные автоматы, пистолеты, винтовки. Впрочем авторский произвол - это святое. 

Кстати, если Планетархия такая убогая - непонятно почему колонисты боятся влезть в её дела. Из за угроз осознанцев? 

[Роберт]

Вы слишком много додумываете. Я ещё ничего не писал о противниках Планетархии, об их оружии, о политике колонистов в отношении продажи аборигенам оружия и технологий его изготовления и т.д.

[Treau Garold]

Как бы даже самые примитивные ружья дали бы планетархии большое преимущество, если у противника только холодное оружие... Уж произвести мушкетов на купленном у колонистов оборудовании не проблема. Сейча во всяких дикарских местах вроде Хайберской долины или Филиппин кустарно производят стрелковое оружие (на покупном оборудовании и из покупного сырья конечно).  Но производят вполне работоспособные автоматы, пистолеты, винтовки. Впрочем авторский произвол - это святое. 

Как и подобает девушке из благородной семьи, она была хорошо образована - обучена счету, грамоте, прочитала целых восемь книг, освоила автомат Калашникова.

[Magnum]

Моя мольба: ваше освобождение меня. 

Звива и Высокий Горизонт в пролете. Эх, такого мужика упустили! Бабы-дуры... 

 

 

 

Надо быть дураком, чтобы помочь ей.

Вы не романтик.